Однако внешний мир не замедлил вторгнуться в их отношения с дочерью, протянул свои грязные руки к Лине. Она подрастала, начала задавать вопросы, стала обращать внимание на недостатки матери. Может, если бы Мадлен ходила в детстве в государственную среднюю школу, если бы росла, окруженная сверстницами-подругами, может, тогда она и узнала бы, как справляться с ежедневными трудностями. Однако отец так и не позволил ей ходить в обычную школу. Не позволил ей учиться вместе с разными – как он выражался – отбросами общества. Поэтому детство Мадлен было наполнено неизбывным одиночеством: она могла лишь мечтать о том, чтобы у нее были друзья, ^ чтобы была возможность путешествовать. Но друзей не было, а путешествовать она могла разве только во сне. Мысль о том, чтобы восстать против такого порядка вещей, даже в голову ей не могла прийти.

Она, по сути, ничего не знала о подростках: их страхах, переживаниях, их агрессивности.

Ей было известно только то, что они хитрят, притворно улыбаются и стараются не признаваться, когда им бывает больно и обидно. Мадлен вовсе не хотелось, чтобы ее собственная дочь выучилась такого рода хитростям.

Она вздохнула, поднялась с места и несколько секунд постояла, раздумывая. Что ей делать, когда Лина вернется домой?

Если, конечно, она вернется.

Мадлен нервно передернула плечами. Нет, нельзя и думать о таком. Нельзя постоянно напрягать слух, боясь не услышать телефон или звонок в дверь, нельзя постоянно бояться, что может произойти самое худшее. Она не будет думать, будто Лина способна на то, что сама Мадлен сделала много лет назад.

Подойдя к магнитофону, стоявшему на столе Лины, Мадлен медленно перебрала несколько кассет и компакт-дисков, сложенных на столе. В самом низу кучи оказались старые записи Хелен Редди, которые когда-то мать и дочь так любили слушать вместе.

Взяв компакт-диск, Мадлен смахнула пыль с пластикового футляра, открыла его, поставила диск в проигрыватель и нажала кнопку.

Музыка наполнила комнату сладко-горестными воспоминаниями.

– Так нечестно, мам, – произнес дрожащий голос. Мадлен вскочила и бросилась к двери. Лина выглядела в эту минуту поразительно юной и очень незащищенной: ребенок во взрослой одежде. Косметика грубо намазана на лице. Совсем еще крошечная, с маленьким заостренным книзу лицом, гладкой кожей. Копна черных волос, густых и непокорных, контрастировала с бледной, разве что чуточку кремовой, кожей лица. На этом светлом фоне особенно выразительными казались васильково-синие глаза. Мадлен робко улыбнулась дочери.

– Привет, де... Лина. Я давно уже поджидаю тебя. Лина провела рукой по взъерошенным волосам.

– А что такое? Еще раз хотела поздравить меня с днем рождения?

Мадлен медленно подошла к дочери, остановилась в нескольких шагах от нее. Затем, чуть поразмыслив, села на кровать и оттуда снова изучающе посмотрела на свою шестнадцатилетнюю дочь.

– Я кое-что хочу объяснить тебе, – после долгой паузы сказала она.

– Ага. – Лина взяла стоявший у стола стул и уселась. Подавшись всем телом вперед, она уперлась локтями в колени, положила подбородок на руки и уставилась на мать. Выражение лица у девочки было рассерженное. В ее левом ухе поблескивали четыре серьги, вставленные «лесенкой». – Объясняй. Расскажи про отца.

Отец. Это слово обожгло Мадлен. Она даже вздрогнула. Да какой он отец?! Отец – это тот, кто всегда рядом, кто защищает семью, кто помогает, когда ребенок болен, или утешает его, когда тот испуган приснившимся кошмаром.