ШЕРВУД. Я готов, но для этого мне нужна Шейла. Поймите, таких совпадений не бывает! Она мой идеал во всем, от роста до голоса, и это настоящее чудо, что у нее тот же диагноз. Подумать только, если бы не наша болезнь, мы могли бы не встретиться!

МИЛЛСТОУН. Шервуд. Я не могу заставить ее…

ШЕРВУД. Я уверен, что если бы мне удалось докричаться до нее, она бы ответила. Но я застаю ее то черной террористкой, то странствующим факиром, то престарелым ветераном вермахта, то канадским золотоискателем…

МИЛЛСТОУН. Что вы хотите, Шервуд. Это так естественно. Женщина… хоть это, конечно, и сексизм… но я врач и должен называть вещи их именами. Женская душа гораздо менее способна к сопротивлению, и потому она доступнее… Вспомните, ведь и большинство случаев одержимости… когда эти безумные монахи изгоняли бесов, а речь шла всего лишь о средневековых проявлениях multiple disorder.

ШЕРВУД. Я уверен, она потянулась бы ко мне. Но я всегда являюсь к ней в каком-то ужасном обличье. То арабский террорист, то русский государственник…

МИЛЛСТОУН (сдерживая смех). Простите, Шервуд, но это в самом деле очень… ха-ха… забавно. Русский государственник совокупляется с канадским золотоискателем — это бы еще куда ни шло, но Мари Дебаж отдается радикальной афроамериканке…

ШЕРВУД (улыбается против воли). Я бы тоже посмеялся, доктор. Но ведь это ужасно — что мы крутимся, как зубчатые колеса, и никак не можем сцепиться. Как нам оказаться в нужной фазе?

МИЛЛСТОУН. Есть одна идея. По крайней мере, относительно вас. Вы легко сможете удерживаться в состоянии Шервуда, если запомните самую постоянную вашу эмоцию. Мне кажется, я о ней догадался. Заметьте, она примерно одинакова для всех персонажей, в которых вы перевоплощаетесь, но главный ее носитель — именно Шервуд. И есть надежда, что если во время одного из ваших свиданий я появлюсь перед вами и произнесу ключевые слова, вы вернетесь к себе, а Шейла — к себе. Но эти эмоции у мужчин и женщин, увы, разные. Так что мне придется подобрать к вам различные ключи.

ШЕРВУД. Но когда же, доктор? Я изнемогаю!

МИЛЛСТОУН. Терпение, Шервуд. Это случится скоро. Но не факт, что вы будете мне благодарны.

ШЕРВУД. А если ты сделаешь что-нибудь не так, презренный врачишка, Аллах подвесит тебя за самые яйки…

МИЛЛСТОУН (нажимая звонок). Обязательно, обязательно.

ШЕРВУД (уводимый санитарами). Самодержавие, православие, виселица!

СЦЕНА 4. Больничный садик. Шейла и Шервуд.

ШЕРВУД. Презренная распутница, женщина из потребительского ада, набрось паранджу и устыдись.

ШЕЙЛА. Гнусная белая тварь, закрой свою вонючую сексистскую пасть.

ШЕРВУД. Я действительно много заблуждался, но партия выкорчевала мои заблуждения.

ШЕЙЛА. Смилуйся надо мной, благородный разбойник, ибо все мое имущество — этот посох и портянки.

ШЕРВУД. Если повесить каждого второго жида и каждого третьего поляка, у России будет двадцать лет спокойного развития, и тогда мы раздавим Англию за неделю. (Порывается раздавить Англию. Англия сопротивляется).

ШЕЙЛА. Садись, два, и не смей являться без родителей.

Входит МИЛЛСТОУН.

МИЛЛСТОУН. Шейла, я принес вам печальное известие.

ШЕЙЛА. Что еще может опечалить бедного самурая, лишившегося своего господина?

МИЛЛСТОУН. Кое-что может. Шейла, Боб Флит расстался с вашей однокурсницей, она его бросила, он выбросился из окна, сломал ногу и не сможет больше играть в футбол.

ШЕЙЛА (после долгой паузы). Черт бы вас всех побрал. Где я нахожусь?

МИЛЛСТОУН. Вы среди друзей, в больнице, все хорошо, вас скоро выпишут.