Через какое-то время я словно отупела и думать перестала вовсе. Доставив Мэдди в аэропорт, поехала обратно, почти не замечая уже, что творится на шоссе. Дома пообедала, посмотрела по телевизору мультфильм «Рождественская история». Приняла горячую ванну, потом — пять глотков водки и смогла наконец уснуть. На диване в гостиной. Войти в спальню, где пал ангел, заставить себя так и не сумела.

Замечательный канун Рождества.

На следующий день нас ждали к обеду Терри и Андреа и за мной заехал Сет.

Держался он натянуто, но все же, увидев меня, улыбнулся.

— Выглядишь потрясающе.

— Спасибо.

Это я и сама знала. Два часа потратила на сборы и последние тридцать минут провела, просто стоя перед зеркалом. Проверяя мельчайшие детали. Длинные стройные ноги. Облегающее красное платье. Черное блестящее ожерелье на изящной шее. Ниспадающие на спину волной золотисто-каштановые волосы. Глаза, подведенные черным карандашом и золотистыми тенями. Бледно-персиковая помада на губах. Высокие скулы, безупречная кожа. Красивое лицо.

С ног до головы — красива.

Хоть тщеславием назовите, хоть себялюбием, но это было так. Очень красива. Красивей Мэдди. Красивей любой смертной женщины. Глядя на свое ошеломляющее отражение, я молила его сказать, что Сет меня захочет. Должен захотеть. Как же иначе?

Но понимала, что никакая красота не скроет душевной муки. И Сет действительно это заметил. Перестал улыбаться.

— Как ты узнала? — спросил он.

Я уже взяла в руки пальто, но тут бросила его.

— А ты как думаешь? Она сказала. Насилу дождалась подходящего момента.

Он вздохнул, присел на диванный подлокотник. Уставился в пространство.

— И что? Будешь молчать? — спросила я.

— Мне жаль. Господи… очень жаль. Я не хотел, чтобы ты узнала об этом так.

— Собирался сам рассказать?

— Да… конечно.

Голос его был таким родным, звучал так трогательно, что гнев мой, готовый обрушиться на его голову, слегка поостыл. Я заглянула в любимые янтарно-карие глаза.

— Она… сказала, что ты не пил. Но ты ведь выпил, правда? Поэтому все и случилось? — пролепетала я с интонациями десятилетней девочки.

И испугалась, что смотрю на него с такой же мольбой, как Ясмин — на Джерома. Лицо его ничего не выражало.

— Нет, Фетида. Я не пил. Совсем.

Я села в кресло напротив.

— Тогда… как же это вышло?

Некоторое время он боролся с собой. Хотелось открыться. Но страшно было причинить мне боль.

— Я чувствовал себя ужасно в тот вечер. Думал уже на самом деле позвонить этому… как его… Нифону. Решился… ради нас с тобой. Но только собрался, как встретил Мэдди. Я был… не в себе, наверное. Плохо соображал. Потерял разум. Она попросила пойти с ней в бар, и я согласился, прежде чем понял, что делаю.

Он взлохматил волосы. В глазах появились растерянность и печаль.

— И с ней… оказалось так спокойно. Легко. Приятно. После того что произошло у нас с тобой, я был… э-э-э…

— Распален? На взводе? Женщину хотел?

Он поморщился.

— Вроде того. Но… нет, не знаю. Хотел чего-то большего.

Разговор наш вдруг прокрутился у меня в голове в обратную сторону.

— Ты собирался позвонить Нифону?

— Да. До этого он сам мне звонил. Сказал, что готов в любой момент заключить сделку. Тогда это казалось безумием… но после нашей ссоры… Я подумал, что, может быть, и стоит это сделать — ради того, чтобы жить той жизнью, какой хочется… и чтобы ты не беспокоилась больше обо мне.