— Я знаю, что все это время ты грешил на мое бывшее ведомство, и совершенно напрасно, — неторопливо начал Поликарпов. — Когда мы приехали, дело было уже сделано. Она лежала на снегу, вся в крови. «Скорая» зафиксировала мгновенную смерть, мы с еще одним сотрудником под видом обычных милиционеров опросили единственного свидетеля, тихого алкаша, соседа покойницы Ольги, которого и свидетелем, по чести, нельзя назвать. Он только слышал неразборчивые голоса в Ольгиной комнате, мужские голоса, и видел в спину двух торопливо удалявшихся молодых людей. Я долго ломал голову, кто же они такие. Ясно, что некий Олег Рунов не имел непосредственного отношения к убийству, поскольку к этому времени уже находился под арестом. Тогда я упорно бился над этой задачкой, но так и остался ни с чем. Тебя, крестничек, уже осудили за попытку угона самолета, дали на полную катушку. Потом наступили другие времена, а я все не мог успокоиться. Казалось бы, нужно забыть, но никак не отпускала меня эта страшная смерть, даже фотографию Ольги продолжал носить в кармане, прямо как влюбленный. Наваждение, да и только!

— Я же сказал, что он сумасшедший, — ввернул Корчинский, но Рунов мгновенно презрительно цыкнул на него.

— А тут уже года через два-три после суда появился в нашей конторе один новый отдел — теперь его уже нет, так что можно о нем рассказывать без обиняков — по поиску исторических ценностей и раритетов, о реальном существовании которых историки нещадно спорили и спорят по сию пору. Старая песня: один профессор ссылается на «Повесть временных лет», другой — на «Сказание черноризца Храбра о письменах». Да Бог с ними, я тогда от них столько понаслушался, аж голова распухла. Сначала я относился к своему новому назначению как к сомнительному эксперименту, а потом потихоньку-полегоньку освоился и понял: ба, ребята, пока ученые потрясают ветхими рукописями и строчат монографии, очень серьезные люди, не вступая в научную полемику, вывозят из страны легендарные реликвии. Мифы пересекают границу, оставаясь при этом мифами. Самое любопытное, что сие даже трудно назвать контрабандой, поскольку то, чего официально нет в природе, искать никто не собирался и не собирается.

Я поняла, что Поликарпов рассказывает то же, что уже однажды пытался поведать мне в кафе, но теперь я слушала его историю намного внимательнее. Я взглянула на Рунова и невольно вздрогнула: на его лице не было и тени насмешки или сомнения, он уж точно не считал слова Поликарпова бредом сумасшедшего.

— Дальше, дальше, — нетерпеливо поторопил он его.

Мы с Мальчиком невольно переглянулись, впервые за весь день.

— Ну вот, так я и познакомился с многоуважаемым Вадимом Николаевичем Корчинским, который, если мне не изменяет память, в тот момент как раз с триумфом вернулся с Каннского фестиваля, где отхватил приз за лучшую режиссуру. Не изменяет мне память, Вадим Николаевич? — осведомился Поликарпов у Корчинского. — Поправьте, если что.

— Не изменяет, не изменяет, — буркнул тот, демонстративно отворачиваясь и с притворным равнодушием глядя в окно.

— А история знакомства была о-очень занимательная, так сказать, в лучших традициях жанра. На Садово-Кудринской был убит известный коллекционер, у которого вроде бы ничего при этом не украли, хотя дверь была взломана. Разрабатывалось сразу несколько версий. Ну, во-первых, было мнение, будто причина убийства не связана с богатой коллекцией жертвы, во-вторых, разумеется, предположили, что грабителя кто-то спугнул и он не успел довести свое черное дело до конца. В любом случае безнадега жуткая. И тут приходит к нам дочь коллекционера и заявляет: а ведь кое-что все-таки пропало. И что бы вы думали, по ее словам, пропало? Чаша из черепа князя Святослава! Да-да, именно того самого князя Святослава! Из его черепа, напомню, печенеги, убившие Святослава, сделали чашу, оковав ее серебром.