* * *

Я прекрасно себя чувствую.

После драконьего замка, после маленького Георга — у меня на душе удивительно светло. Я чувствую себя его ровесником; весь мир обрел такие краски, такую нежную яркость, какая припоминается только по раннему детству. Снег пахнет яблочным джемом. Я вижу, как солнце пробивается сквозь тучи — и чувствую, как расплываюсь в улыбке, невольно и искренне.

Андрей наблюдает за мной, поставив локти на стол.

— Дракошка, — говорю я, — это было здорово.

— Удивительно, что нас выбросило в их детство, — говорит Андрей мечтательно. — Интересно, что с ними станется, когда они вырастут. Выживут ли одни?

— Мне интереснее другое, — говорю я, вспоминая. — Георг, конечно, еще совсем малыш, хоть и видел много не по годам. Ему не может прийти в голову, что дракон — совершенно чуждое существо с другими психическими установками. Но я не могу понять: Рич-то в человеческом детеныше что нашел?

Андрей потягивается, хрустнув суставами:

— А-ах, славно летать было! Чудак ты, щелкопер. Инстинкт самосохранения работает — бывает, толкает друг к другу существ разных видов. А иногда то, что мы называем «человечностью» — совершенно зря называем, по-моему. Помнишь льва и собачку, а? Мне еще рассказывал один мужик, что у него на даче одна сволочная баба живых новорожденных котят закопала, а его пес раскопал, вылизал и отнес к себе в будку. Потом мужик их из пипетки кормил, а пес охранял и чистил. Троих. Потом очень огорчался, когда котята подросли и разбрелись по поселку. Скучал. Что этим псом руководило?

— Дракон же вообще не млекопитающее, — говорю я. — Он — рептилия, нет?

Андрей задумывается.

— Я бы не сказал… во всяком случае, не совсем. Они, старина, очень странные создания, эти драконы из этого мира. И очень эмоциональные. У них стайные завязки, они социальные существа — насколько я помню, у рептилий так не бывает.

— Это да… но ведь совершенно другая психика…

— У социальных созданий много общих черт. Понимаешь, одиночество тем, кто привык существовать в группе, мучительно, а уж детенышу — и тем более… Отец и мать Рича, насколько он мог понять своим разумом птенца, не слишком рвались на эту войну — но у них, как у людей, бывает долг чести, месть, патриотизм… весь этот ассоциативный ряд. Они жили на отшибе, какие-то у них вышли накладки с выбором пары, старый дракон изрядно дрался за свою самку, и в конце концов они решили не дразнить гусей. Но у них было подчиненное положение… в драконьем государстве, если можно так сказать. И когда вожак и его свита приняли решение начать войну, родители Рича не смогли или не посмели отказаться.

— Но люди — их еда?

— Нельзя сказать, чтобы основная пища, хотя они могут питаться и людьми, не вопрос. Пес может съесть кота, дело не в этом! Люди — чуждая, страшная, противная раса, понимаешь? Так же, как они сами — для людей. Две разумных ветви эволюции с разными ценностями. Мешают друг другу, конкурируют, делят мир. Естественно, хоть и гнусно.

— Но дракончику не отвратителен человеческий ребенок?

— Так дракончик человечку тоже не отвратителен, как ты не врубишься! Они оба — маленькие еще, глупые, непредубежденные… Ричу было плохо, страшно, одиноко, он устал, его ранили — не слишком тяжело, но чувствительно. И тут появляется миролюбивое существо. Думаешь, он не видел, что ребенок безопасен и сам перепуган и расстроен?

— Меня поразило, что драконы плачут.

— У них, кстати, друг мой, и с чувством юмора все в порядке.