— У них, кстати, друг мой, и с чувством юмора все в порядке. И вообще — с эстетическим чувством, хотя, конечно, совсем другая эстетика… Но еще у них, что бы люди там себе ни воображали, никакая не чешуя, а вполне кожа, хоть и необычная с человеческой точки зрения. Полно нервных окончаний. И Ричу было очень приятно, когда человек до него дотрагивался. Как коту или псу. Мягкие, очень подвижные руки. Свои так прикасаться не могут — просто физиология не позволяет.

— Он поэтому жмурился?

— Вот именно. Георг ему нос чесал, гладил под подбородком… нет, он и сам бы мог достать, но чужие прикосновения, да еще такие — совсем другое дело. Молчаливое сообщение: «Ты в безопасности, тебя любят». Детенышу важно, чтобы его любили… да и взрослому тоже.

— Потом посмотрим, что с ними сталось, когда они выросли? — говорю я и ставлю чайник на газ.

— Если сумеем, — улыбается Андрей. — Людишка!

Мы смотрим.

Периодически их навещаем, называем «нашими детками» и скучаем, если вдруг, почему-то, нам туда долго не попасть. После этого впадения в детство я как-то внутренне разжимаюсь, перестаю напрягаться. Любой выход кажется мне потенциально чудесным. Я становлюсь до такой степени увереннее в себе, что через пару недель, имея в запасе два выходных, решаюсь открыть тот мир, который мне советовали населить орками.

Я знаю совершенно точно, что орков там нет. С гарантией. Мне, скорее, представляется что-то неантропоморфное, не по-человечески жестокое и опасное.

На всякий случай, я выбираю день, а не ночь. Днем всё кажется спокойнее.

Андрей по установившейся привычке выходит в чужой мир первым — и я впервые вижу, как он делится. Не могу подобрать другого слова. Его тело распадается на две колеблющиеся тени, каждая из них на глазах приобретает форму и живую плотность. Мой друг и соавтор вошел сразу в двоих: худенького юношу в эластичном комбинезоне неуловимого цвета, с чем-то вроде плоского ранца на спине и широким поясом с пристегнутой кобурой — и громадное, условно человекообразное существо, что-то биомеханическое, тускло поблескивающее щитками доспехов или скафандра, несущее массивный «рюкзак», похожий на пылесос. Это существо, киборг или инопланетчик, оглядывается на меня. Его лицо скрыто забралом из темного стекла — или что там они используют? — но я ощущаю невидимый взгляд и бегу за ним.

Закованный в броню чужак мне ближе, чем человек. Я ухитряюсь понять это еще одной ногой по нашу сторону реальности…

* * *

Выход из портала сопровождается обычной дезориентацией, но в этот раз к ней почему-то примешивается страх.

Не тот, что обычен для ТП-перехода — выражаемый в ощущении, что выйдешь вне расчетной точки, внутрь плотной массы, что твои атомы перемешаются с атомами иномирного твердого вещества — вечный подсознательный страх ТП-оператора. Нет. Другой.

Я на несколько бесконечных секунд панически пугаюсь себя.

Словно ТП вышвырнул меня не только в другой мир, но и в другое тело. Оно кажется мне жутко неудобным, как одежда с чужого плеча, хочется сцарапать его с души ногтями — мне мешает грудь, движения стали не координированными, неуклюжими, тело вызывает приступ тошного отвращения, словно я внезапно разжирела или покрылась гнойными нарывами. Меня буквально трясет от ужаса и напряжения; приходится несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться. Мои партнеры ждут, когда я приду в себя. На лице Олега — благородное сострадание: «Каково-то бедной девушке выносить нагрузки, нелегкие даже для мужчин!» — наш высокоморальный друг всегда с пониманием относится к чужим слабостям. Лица Дн-Понго я не вижу, но чувствую, кажется, телепатическую волну его насмешливого презрения, легкого, как летний бриз.