Болезнь Ходжкина… На несколько секунд я перестал слышать крики, смех, музыку. Потом взглянул на Поля, который спокойно смотрел на меня, попыхивая трубочкой. Как сказать ему в такой обстановке? Он спросит меня, что это за болезнь, и мне придется ответить, что это рак лимфатической системы и его песик обречен.

Стараясь собраться с мыслями, я поглаживал мохнатую голову и смешную бородатую мордочку, повернутую ко мне. Сзади наваливались люди, тянулись руки, пронося мимо меня кружки с пивом, рюмки с виски и джином, какой-то толстяк обнял меня за шею…

— Поль! — сказал я, наклоняясь к нему.

— Да, Джим?

— Может быть… Может быть, вы зайдете ко мне с Тео завтра утром? В воскресенье мы начинаем прием в десять.

Его брови дернулись, потом он кивнул:

— Отлично, старина.

Я не стал допивать свое пиво. Проталкиваясь к двери, я оглянулся и увидел, как мохнатый хвост исчезает под табуретом.

Проснулся я, как иногда со мной случалось, на рассвете — начинаешь ворочаться часов в шесть, а потом лежишь, глядя в потолок.

В конце концов я встал и принес Хелен чашку чая в постель, но время тянулось все так же мучительно медленно, пока не настала минута, которой я так страшился, — я посмотрел на Поля над головой Тео, стоявшего между нами на операционном столе.

И сказал ему. Прямо, без обиняков. Ничего другого мне не оставалось.

Выражение его лица не изменилось, но он вынул трубку изо рта и внимательно посмотрел на меня, потом на песика и опять на меня.

— Ах так… — сказал он наконец.

Я ничего не ответил, и он медленно провел рукой по спине Тео.

— Вы абсолютно уверены, Джим?

— Да. Мне очень грустно…

— И лечения никакого нет?

— Существуют различные способы облегчения, Поль, но я ни разу не видел, чтобы от них был хоть какой-то толк. Конец тот же.

— А!.. — Он кивнул. — Но Тео выглядит совсем неплохо. Что будет, если мы оставим все как есть?

— Ну, — ответил я, помолчав, — по мере увеличения внутренних лимфатических узлов будет происходить всякое. В брюшной полости разовьется асцит. Видите, живот у него уже немного вздут.

— Да… теперь вижу. А еще что?

— От увеличения заглоточных узлов он начнет задыхаться.

— Это я уже заметил: пройдет совсем немного и начинает тяжело дышать.

— А тем временем он будет все больше худеть и слабеть.

Поль несколько секунд смотрел в пол, потом поднял глаза на меня.

— Короче говоря, он будет мучиться до конца жизни. — Он сглотнул. — И как долго это протянется?

— Несколько недель. Точно предсказать нельзя. Может быть, месяца три.

— Что же, Джим, — он провел рукой по волосам. — Этого я допустить не могу. Я ведь за него в ответе. Лучше усыпить его теперь, пока еще он не страдает по-настоящему. Вы согласны?

— Да, Поль. Это самое гуманное.

— А вы не могли бы сделать это сейчас же? Как только я уйду?

— Хорошо. И обещаю вам, что он ничего не почувствует.

Его лицо застыло. Он сунул трубку в рот, но она уже погасла, и он убрал ее в карман. Потом наклонился и погладил Тео по голове. Мохнатая мордочка со смешной бородкой обернулась к нему, и несколько секунд человек и собака смотрели друг на друга.

— Прощай, старина, — пробормотал Поль и быстро вышел.