Алану было стыдно слушать этот рассказ, но Лавастин лишь серьезно кивал, положив руку на плечо сына с таким видом, как если бы хвалили его собственность. Лишь лорд Жоффрей нетерпеливо ерзал, оказавшись в тени своего кузена.
— Пора отправляться к королю, — сказал Лавастин. — Следует представиться ему и обсудить кое-какие вопросы.
— Здесь тоже работы по горло, отец…
— Мы убили Кровавое Сердце, разгромили Эйка. Все получилось, как я запланировал.
— Кузен! — вырвалось у лорда Жоффрея. — Вот это было запланировано? — Он показал на остатки кавалерии Лавастина — полторы сотни усталых, израненных всадников. У Алана осталось менее сотни пехотинцев, столь же грязных и окровавленных. Лицо Лавастина тоже не блистало чистотой. Одна щека была разбита и покрыта множеством мелких порезов.
Ветер играл штандартом Лаваса, собаки на ткани шевелились, как будто учуяли вдали добычу. Граф вытащил из своей светлой бороды веточку и отбросил ее, недовольно поморщившись. Ветер пах кровью и смертью. В воздухе уже кружили падальщики, но по полю сражения бродило слишком много народу, сдирая с Эйка кольчужные юбки, собирая оружие и проверяя, нет ли среди тел раненых, которым еще можно оказать помощь.
— Я тоже скорблю о потерях, как и всегда. Но мы взяли Гент без помощи короля. Поэтому, когда мы встретимся, я смогу преподнести город в дар Генриху.
— И какой от этого прок? — спросил Жоффрей.
— Польза не мне. Ему. — Лавастин указал на Алана. Жоффрей заметно побледнел, но смолчал.
— Гент взяла моя армия, поэтому у меня есть права на город.
— Но эти земли наследуют дети графини Хилльдегард, — возразил Алан.
— Если они еще живы. Если они пережили зиму и рейды Эйка. Если ее родня достаточно сильна, чтобы повлиять на короля. Но если Генрих склонится ко мне, почему бы ему не отдать Гент, который, кстати, принадлежит его короне, в приданое Таллии? Тогда он перейдет в наши руки при заключении брачного договора. Или как утренний подарок. Будучи дочерью герцогини, она может сделать такой подарок тебе как сыну простого графа. — В последних словах Лавастина сквозила ирония. — Ты тоже можешь символически одарить его. Разве не так, Жоффрей?
Жоффрей просто кивнул головой. Земли и наследное имущество его жены Альдегунды стоили больше, чем все, на что он мог хоть когда-то надеяться, — например, графство Лавас.
— Сколько раздоров возникло из-за того, что жених и невеста равного ранга старались перещеголять друг друга богатством утреннего дара, сколько крови пролилось! Более весомый дар от новобрачного низшего ранга считался, да и сейчас считается, вызовом, оскорблением. Вот мы и не будем прямо просить у короля Гент. Но через Таллию мы можем заявить притязания на эти земли и на долю прибылей с торговых и портовых сборов.
Они отправились в путь. Три десятка всадников и вдвое большее число пехотинцев представляли собой довольно странную, но внушительную процессию. Когда они пересекли поле отгремевшей битвы и добрались до лагеря короля, сгущались сумерки. Над королевским шатром вечерний ветерок трепал знамя Генриха. Перед шатром сколачивались столы и выставлялась снедь для праздничного пира. В основном готовили мясо. На превращенных в пастбища пашнях вокруг Гента во множестве виднелись стада крупного скота, козы, отары овец. Хлеб, испеченный в Стелесхейме перед отбытием в Гент, не очень свеж. Были припасены и различные редкие яства и напитки. Король должен отметить такую победу достойно.
Вместе с Аланом Лавастин преклонил колени перед королем и весьма уверенно, чуть ли не дерзко, преподнес ему Гент. Он имел на это право, так как его войска стояли в воротах города. Но Генрих ожидал этого. |