Иван понимает каждой клеточкой тела, что совершенно не хочет умирать, и пытается вынырнуть. Для него выплыть — пара пустяков. Но вокруг темно, ни черта не видно, дна он не нащупывает, где верх не понимает и мечется наугад. Через пару могучих гребков Иван больно врезается головой во что-то злое и металлическое, впадает в панику, разворачивается, но силы, как и воздух в лёгких, отчаянно кончаются, он уже не чувствует ни рук, ни ног. Страха тоже не чувствует. Только обиду на себя.

«Неужели всё? Как глупо». Сознание окончательно уходит, на прощание зафиксировав, как что-то больно тянет его за шею вниз. Или вверх. Теперь не разобрать.

Как и не ухватить что-то важное, что он только что видел. Такое красивое и интересное, сверкающее миллионами огней. Или нет. Кто-то говорил с ним и сказал то, что он так хотел услышать, а теперь забыл и ответ, и вопрос. Мама? Мама! Это ты? Я так соскучился…

Зачем его вырвали из её объятий? И где он вообще? Почему он стоит на четвереньках и его выворачивает речной водой прямо на песок? Вот дела! Он живой. Живой! ЖИВОЙ! На голове шишка, шея и спина расцарапаны. Горло у подбородка болит, как будто его душили его же шнурком с крестиком. Майки и кроссовок нет. Но он живой! Он же реально только что чуть не утопился. Главное, чтобы ребята об этом никогда не узнали! Застебут ведь насмерть! Мастер спорта по ватерполу чуть не утопился. Ивана снова выворачивает мутной речной водой.

Дождь кончился. Вышло умытое солнышко, и через реку перекинулась двойная радуга. От реки к Ивану по мокрому песку метров пять явственно тянется глубокий след от его тела.

Кто же меня вытянул?

Только теперь с глаз Ивана окончательно падает пелена, и он видит в паре метров от него сидящую на песке чёрную мокрую собаку. Неужели она? Не может быть! Собака тяжело дышит, даже язык слегка высунула, а глаза — добрые-добрые. Родные собачьи глаза. Откуда-то он её знает. А, точно, он её днём видел, и на дороге, вроде, тоже краем глаза. Похоже, она за ним весь день шаталась. Это она его вытащила, окончательно понимает Иван. Собака замечает, что Иван её заметил, подходит поближе и смотрит ему прямо в глаза. Что-то такое есть в её взгляде, от чего Ивану делается нестерпимо стыдно. Стыдно за свою слабость и психоз, который чуть не привёл его на дно реки. А если бы он утонул, кто бы сейчас маму искал и спасал? Твари в его доме только этого и нужно. Вот бы она обрадовалась, когда в реке бы всплыло его раздутое тело. Почему умные мысли всегда приходят так поздно? Неужели нужно дойти до самого дна, чтобы понять самые простые вещи?

— Ничего, Чернушка, мы ещё повоюем, — говорит Иван своей спасительнице, ведь надо же её как-то называть, — не зря же ты меня со дна тащила. Вон как устала, бедненькая.

Ваня гладит псинку по чёрному лохматому загривку, и она, как будто только этого и ждала, начинает радостно вилять хвостом.

— Пойдёшь со мной?

Ване кажется, что собака кивает ему в ответ. Хвост у неё летает так, что, кажется, вот-вот оторвётся. Он с трудом встаёт и ковыляет в сторону дома. Всё тело болит, словно по нему проехал трактор. Рядом с ним радостно семенит чёрная собака.

Глава 9

Кобель

— Привет, Аня. Тебя ведь Аня зовут?

Она вздрогнула и обернулась. Голос, который снился ей в девичьих снах — о том, чего с ней ещё никогда не случалось. Во влажных снах, от которых становилось тепло и тревожно одновременно. В снах, обещавших настоящую взрослую любовь. В горле пересохло, и она ответила с трудом, но всё же успев изобразить улыбку на застывшем от напряжения лице.

— Аня. А ты — Владимир?

— Точно. Можешь звать меня Вовком, я привык. Только запомни — Вовк, а не Вовик и не Вова! Мы же с тобой вроде как учились в одной школе, Аня? Только я её почти два года назад закончил.