— Доложишь немедленно!

На слово «доложишь» пора было включаться. Оно обозначало окончание разговора.

— Есть! — сказал он и повесил трубку.

…необходимо снять с нее одежду на биологию.

— Серега, где эта киллерша?

Полянский вынырнул из пыльного полумрака.

— Пошли на кухню. Там с ней Ледогорыч.

— Он хоть вменяемый?

Максаков любил Сашку Лёдогорова, но последние месяцы тот безбожно пил, стремительно катясь вниз.

— Абсолютно. Он уже неделю как закоддовался.

— Да ну? Сам?

— Сам. Сказал, что надоело.

— Радостно.

— Еще как.

Кухня была просторной и квадратной. Вдоль стен — разнообразные столики и пеналы. Две газовые плиты. Закопченный желтый потолок. Запах лука. Полная потная женщина в коричневом халате резала капусту. Миловидная девушка в зеленом свитере и джинсах курила у окна.

— Вот она — наша фотомодель. Саня, как дела?

— Еще не родила, — высокий рыжеватый Сашка Ледогоров отвлекся от сморщенной всклокоченной тетки в грязной ночной рубашке, восседающей на стуле посередине. — Совсем, тварь, пьяная. Вообще ни во что не врубается.

Максаков отметил, что после продолжительного запоя у Сашки остались лишь щетина и темные круги вокруг пронзительных зеленых глаз.

— Она же вроде блеяла что-то? — Полянский пощелкал пальцами перед глазами Ковяткиной.

— Пока я с соседями разговаривал, где-то надыбала стакан и догналась.

Максаков обратил внимание, что ни женщина в коричневом халате, ни девушка не обернулись, когда они вошли. Милиция и смерть в этой квартире были вещами привычными и обыденными.

— Надо ее в отдел.

— Машину ждем. Ты не на колесах?

— Я на своей. Увольте — весь салон провоняет.

— Это точно.

За их спинами, на месте происшествия, кто-то громко захохотал. Девушка затушила сигарету, насыпала в две яркие цветные кружки кофе и, подхватив закипевший чайник, двинулась к выходу. Максаков посторонился.

— Кофе-то как хочется.

Она окатила его леденящим взглядом серых презрительных глаз.

— Кафе за углом, на Пестеля.

Полянский подхватил Максакова под руку и кивнул ей вслед.

— Я неделю назад ее мужа закрыл, так что насчет кофе ты как-то…

— А я-то откуда… За что взяли?

— Герычем банковал.

Было душно. У Максакова кружилась голова. Он обошел безучастную ко всему Ковяткину и, подойдя к окну, приоткрыл его. Женщина в коричневом халате безостановочно, как автомат, резала капусту. От нее исходил резкий тошнотворный запах пота. Ветер освежил. Расщелина двора тонула в белесой мгле. Снова бесконечно-тоскливо заныло под сердцем. Он сгреб ладонью с железного козырька немного снега и вытер лицо. Не отпускало. Из глубины квартиры снова донеслись взрывы хохота. Возвращаться в плотный, стоячий воздух кухни не хотелось. Ледогоров курил, щурясь куда-то в сторону. Полянский задумчиво смотрел на потолок. Женщина с каким-то ожесточением продолжала кромсать хрустящие под лезвием кочешки.

— Пойду посмеюсь за компанию.

Вязкий, пористый сумрак давил на плечи. По ногам неприятно хлестало колючим сквозняком.

— Открываю я, значит, шкаф, а эти уроды…

Шароградский держал в одной руке откупоренную поллитровку, а в другой — бутылочку «Спрайта». Выражение лица Андронова тоже выражало начальную степень эйфории.