|
Виктория сама за всем следила. И всякий раз, как появлялся новый памятник, новое здание, все, до последней белошвейки и трубочиста где-нибудь в нищем Уйатчепеле, восклицали: «Ах, как она его любила!» Виктория скорбела на людях, и люди скорбели вместе с нею. Еще одна причина, почему ту эпоху называют «старыми добрыми временами». Переживания были общими, и голоса звучали в унисон, как в сельской церкви, когда местный хор затянет гимн.
И факты напоследок. Всем ясно, что обтекаемое выражение «науки и искусства» хорошо звучало только при открытии Альберт-Холла. «Науки и искусства» означают живопись, скульптуру и химию-физику, склянки-пробирки одновременно. Общие красивые слова, и ничего особенного за ними не стоит. Но Альберт-Холл — можете поспорить, если хотите, — наполнил это выражение совсем другим смыслом. Акустика в этом эллиптическом гигантском строении была отвратительная — легкий шепот, прозвучавший в партере, слышался повсюду, — но там демонстрировались интереснейшие вещи. В 1872 году, например, показывали, как используют азбуку Морзе. И некая Глэдис, расположившаяся в кресле номер семьдесят два блока рядов «Д», шептала сидящей рядом Мэри: — Чем он там занимается, Мэри, милая? — Не иначе, как что-то выстукивает, дорогая. В 1879 году в Альберт-Холле публика впервые любовалась электрическим освещением. И некий мистер Сандерс (кресло сто одиннадцать, блок «Т») заметил на ухо своему племяннику Тому: — Чудеса да и только! Непостижимо, будь я проклят! В 1883-м проходила выставка велосипедов. И Клэр Ройстон (двадцать первое кресло, блок «Г») восклицала: — Глазам своим не могу поверить, Элси. А ты? В 1891 году дворец был зарегистрирован как храм. Молиться здесь можно и поныне, если есть желание. В 1909-м же Альберт-Холл отдали марафонцам. И среди его стен разносилось: — Ну давай! — С ним покончено! На ногах не держится! — Ну, вперед, сынок, вперед! — Давай-давай, Джорджи, еще немножко! Ради нас! — Дайте мальчику хоть немного воды! Марафонцы бегали вокруг сцены, пока не одолели таким образом всю дистанцию. Потом пришел черед искусства. И науки. Друг друга сменяли съезды суфражисток, большой концерт в память погибших на «Титанике», театрализованное представление «Гайавата» на музыку Сэмюэла Колридж-Тэйлора, показ новых моделей «Форда», Йегуди Менухин — в том числе когда ему было всего тринадцать.
Во время войны в Альберт-Холле развлекательных мероприятий не устраивали. Потом здесь показывали выступления Черчилля по телевидению. Боксировали братья-близнецы Крей. Торговые выставки. Битлы, роллинги, Дилан. Серии классических концертов для широкой публики. Акустику улучшили фиберглассовыми рассеивателями звука — так называемыми грибами. — О’кей! — восклицали зрители. — Вы слышите! О-о-о… — Чистейший звук! Просто ангельский! — Да, изменения существенные. Весьма приятно, не так ли? И дальше… Мухаммед Али, Синатра, фигуристы и Лайза Минелли, теннисные турниры, Большой и Мариинский театры из России, Марк Нопфлер со своей чудо-гитарой, Клэптон и Би-Би Кинг. Акробаты, фокусники, маги, политики. Поэты. Все политические партии. Развлекательные шоу. Альберт ценил науки и искусства, и Виктория поддерживала их год за годом, а когда оставила этот суетный мир, ее дело продолжали другие, пока тоже не закончили свои земные дела, а их сменили новые люди. И так продолжается по сей день. Мертвых можно поминать по-разному. |
