Да, Гамильтон знал, можно было не сомневаться. Но что он при этом думал? «Гм-м, неплохо». И тут же: «Но я не так увлечен, чтобы предпринять что-нибудь такое, что может осложнить жизнь».

Клодия стояла там, словно блюдо, поданное на стол и украшенное сверху веточкой петрушки – готовенькая, горяченькая, – предлагая себя. И Гай подумал: «Пропади все пропадом! Почему бы мне не доставить ей незабываемое удовольствие, чтобы хоть немного скрасить ее серенькую жизнь?» И поцеловал ее, а ей понравилось, поэтому он поцеловал еще разок. И, поскольку ничто человеческое ему не чуждо, подумал: «А не попробовать ли? Чем черт не шутит!»

Надо отдать ему должное, Гай сделал все деликатно. Всего лишь нежное прикосновение, как будто говорившее: «Если хочешь, можно продолжить…»

При одном воспоминании об этом у Клодии снова что-то шевельнулось и оборвалось внутри. Что за несносный орган выдает такую реакцию? Почему о нем ничего не сказано в учебниках по биологии для приготовительного класса школы? Даже Старый Иммак давала такое объяснение: «Это орган вожделения, о котором хорошим девочкам не следует ничего знать да замужества. Откройте, пожалуйста, учебники на странице шестьдесят четыре и посмотрите на рисунок, на котором изображена человеческая почка…»

Было еще рано, но организм Клодии все еще жил по времени Соединенного Королевства, и она почти сразу заснула. Проснулась она после полуночи в холодном поту.

О Боже, как хорошо, что это всего лишь сон. Кошмар во сне после только что пережитого кошмара наяву – это уж слитком! Но видимо, даже этого было недостаточно, потому что в памяти начал снова проигрываться весь эпизод, а Клодия как будто забыла, на какую кнопку следует нажать, чтобы, остановить пленку…

…Одетая так, как она обычно одевалась вечером, Клодия была на пляже с Гаем, но все происходило средь бела дня, и вокруг было множество народа.

Гамильтон стоял в нескольких футах от нее в темном костюме, который был на нем в тот памятный вечер во французском ресторане, и от взгляда глаз цвета холодного северного моря у нее по спине пробегали мурашки. Гай сказал повелительным тонем:

– Сними блузку, Клодия. Для того, чтобы я смог проделать всякие грешные манипуляции с твоими соблазнительными прелестями, ты должна снять блузку.

– Не могу, – прошептала она. – Люди смотрят!

– Не лги мне, я знаю, что тебе этого хочется. Я принадлежу к числу тех мужчин, которые это знают.

Ее пальцы стали медленно расстегивать пуговицы блузки.

В нескольких метрах от них стояла Аннушка и говорила с торжествующим видом:

– Вот видите! Я же говорила, что она в него влюблена! – На песке у ног Аннушки растянулся Адам с банкой пива в руке. Он улыбался.

– Если ты думаешь, что красотка холодна как лед, приятель, подожди, пока не почувствуешь ее зад под своей рукой, тогда ты убедишься, что ошибался.

Этот несносный любовный роман заслуживает того, чтобы его выбросили в мусорную корзинку!

Не в состоянии заснуть, Клодия лежала, перебирая в памяти события вечера.

Ты во всем винишь его, а как насчет собственного поведения? Ты ни за что не приехала бы сюда, если бы не влюбилась в него как ненормальная. А теперь тебе хочется, чтобы его дочь оказалась за тысячу миль отсюда, чтобы ты могла с чистой совестью любить его. Если бы не она, ты бы вообще здесь не оказалась. Если бы не она, ты бы даже никогда не встретила его. Ты лицемерная корова, и если тебе сейчас плохо, то так тебе и надо.

– Кто там? – крикнула она, запахивая махровый халат.

– Гай.

Помогите!

– Я не одета!

– Так накиньте на себя что-нибудь.