Персье искоса бросил быстрый взгляд на своего спутника и улыбнулся:

— Я слышал, ареста он избежал благодаря вам.

— Это правда, — кивнул Огюст, — но я ему тоже обязан. Пять лет назад, покинув отцовский дом, я остался без гроша в кармане. Мне пришлось узнать, что такое голод, и это едва оправившись от ранений… Отец Антуана нашел мне тогда работу, и, если бы не это, я бы не смог, вероятно, возобновить своего обучения.

Персье кивнул:

— Услуга за услугу. Буржуа вроде мсье Модюи-старшего, насколько я знаю, просто так ничего не делают. Хорошо же. Не теряйте связи со своим Тони, Огюст. Быть может, его успехи в России, если таковые имеются, помогут и вам впоследствии найти свое место под этим неласковым к нам, смертным, небом… Однако вот и Новый мост. Я сворачиваю. А вам, если не ошибаюсь, отсюда уже недалеко?

— Совершенно верно. До свидания, мсье Шарль.

Персье запросто, почти по-дружески, простился со своим учеником, ибо считал его таковым по праву, часто принимая его в своей мастерской и иногда консультируя.

— Навестите меня на будущей неделе, мой мальчик! — сказал он, пожимая руку молодого человека.

Огюсту было теперь действительно недалеко до дома, но он должен был зайти еще в две-три лавочки и купить подарки родне к завтрашнему Рождеству. Для этой цели он сберег в своем кошельке целых шестнадцать франков, что при скромных его доходах было подлинным проявлением нежных родственных чувств. Но холод и густой мокрый снег заставили молодого человека переменить свое намерение, он решил отложить покупки до утра и свернул с набережной на улицу, в конце которой последние три года снимал квартиру из двух небольших, но приличных комнат.

Дойдя до большого кирпичного дома и машинально подняв глаза к знакомым окнам последнего, четвертого этажа, точнее, высокой мансарды, Огюст вдруг замер на месте, затем злобно выругался. Два окна его гостиной-кабинета были освещены и притом довольно ярко. Это означало, что негодяй Гастон, его слуга, снова осмелился зажечь свечи, да не одну (это еще Огюст мог простить ему, зная, что лакей любит на ночь почитать чувствительный роман), а, судя по свету, не меньше четырех. Этого только не хватало! Расходы в декабре и так превысили все нормы, а ведь еще придется тратиться: наступают праздники, шестнадцатью франками дело не обойдется. А мсье Моли но может и не выдать своему подчиненному аванс за следующий месяц, последнее время Огюст и так часто его просил…

— Я тебя убью, чертов верблюд! — прошептал молодой человек, бегом поднимаясь по узкой и совершенно темной лестнице, где он знал наизусть каждую ступеньку. — Небось решил, что я приду поздно, и затащил к себе какую-нибудь потаскуху… Угощает ее в моей гостиной, моим вином, да еще палит мои свечи, дабы лучше выглядела его пьяная физиономия! Ну, я тебе сейчас устрою закуску! Погоди же у меня!

Подскочив к двери, он не стал звонить, а выхватил из кармана ключ и одним движением, почти бесшумно повернул его в скважине. Ему хотелось появиться перед провинившимся слугою подобно Юпитеру, нежданно и грозно, блистая громами и молниями.

— Гастон! В честь чего сей фейерверк?! — крикнул Огюст, врываясь в гостиную, действительно освещенную четырьмя свечами, вставленными в большой хозяйский канделябр.

— В честь меня, разумеется! — ответил голос из глубины гостиной.

И тогда молодой архитектор увидел, что в его квартире не только зажжены свечи, но вовсю растоплен камин, который обычно до позднего вечера еле-еле теплился, а растапливался по-настоящему только к ночи. В глубоком кресле возле камина сидел, закинув нога на ногу, черноволосый молодой человек в элегантном и, судя по всему, очень дорогом костюме, а у ног его валялась картинно брошенная на пол мохнатая волчья шуба.