— Спасибо, лучше. Немного лучше. Голова, правда, все еще болит, и жар не совсем прошел. — Он коснулся лба тыльной стороной ладони. — Но все же лучше. Да-да, лучше. Спасибо, что помогли мне утром.

— Дать вам еще чего-нибудь? — спросила миссис Уэбстер. — Фруктового соку, чаю? Думаю, что можно и кофе, но чай, наверно, лучше. А полезней всего фруктовый сок.

— Нет, нет, спасибо. Вот только посижу здесь немножко. Надоело лежать. Небольшая слабость, а так ничего. Миссис Уэбстер!

Она посмотрела на него вопросительно.

— Сегодня утром я вроде бы слышал голос мистера Уэбстера, он и правда заходил? Вы не подумайте, я очень рад. Просто мне жаль, что я не имел возможности познакомиться с ним.

— Да, это был мой муж, — подтвердила она. — Он тоже хотел познакомиться с вами. Вот я и позвала его в дом, да только день мы выбрали неудачный: вы захворали. Я было хотела рассказать вам о наших с мужем планах, но оказалось, что сегодня не время.

— О каких планах? — с тревогой спросил он, и у него екнуло сердце.

Она покачала головой.

— Потом. Это не к спеху.

— О чем рассказать? — спросила Сара. — О чем рассказать?

— Да, о чем? — подхватил Кейт.

Оба они, перестав лепить, ждали ответа.

— Погодите, дети, — сказала миссис Уэбстер и встала из-за стола.

— Миссис Уэбстер, миссис Уэбстер! — закричал Кейт.

— Видишь ли, малыш, мне нужно было поговорить с твоим папой. Но папа сегодня болен. Поэтому успокойся и займись-ка лучше своей глиной. Да поторопись, не то Сара налепит фигурок больше твоего.

Она направилась в гостиную, и в этот момент зазвонил телефон. Карлайл дотянулся до столика, стоявшего рядом с диваном, и взял трубку.

Как и раньше, услышав знакомое попискивание в проводах, он догадался, что это Айлин.

— Да, — сказал он. — Слушаю.

— Карлайл, я узнала — не скажу от кого, — что тебе сейчас плохо. Захворал? И Ричард мой тоже. Что-то с ним непонятное. Желудок ничего не принимает. Уже неделю не ходит на репетиции спектакля, который ставит. Мне приходится заменять его и вместе с помощником режиссера вчерне отрабатывать сцены. Но я вовсе не поэтому тебе звоню. Расскажи, как вы там живете.

— Да нечего и рассказывать-то. Болею. Загрипповал немного. Но уже поправляюсь.

— А в журнале по-прежнему делаешь записи?

Вопрос Айлин поразил его. Несколько лет назад он говорил ей, что ведет журнал. Не дневник, настаивал он, а журнал. Словно это что-нибудь объясняло. Но ни разу не показал ей свой журнал, да и сам не брал его в руки уже больше года. И успел про него забыть.

— Потому что, пока болеешь, записывать особенно полезно. Что чувствуешь, о чем думаешь. Например, что за мысли у тебя в голове. Не забывай, что болезнь — это в некотором роде откровение, она позволяет понять, что значат для человека здоровье и благополучие. Многое объясняет. Записывай. Понимаешь? Когда выздоровеешь, не вредно будет прочесть, что записал, и узнать, что это за откровение. Потом прочтешь, когда болезнь пройдет. Колетт так и делала. Когда у нее случалась лихорадка.

— Кто? О ком ты говоришь?

— Колетт. Французская писательница. Ты про нее знаешь. У нас в доме была ее книга. «Жижи» или что-то в этом роде. «Жижи» я не читала, зато читала другие. С тех пор, как живу здесь. Мне Ричард посоветовал. У Колетт есть одна книжица на тему о том, какие у нее возникали мысли и ощущения, когда у нее был жар. Иногда температура у нее была сорок градусов.