А он: «Конечно, говорит, известно: это по самому по простому правилу, кто сам претерпевал, тот и понять может, что с обеих сторон станут с пучьями и начнут донимать как найлучше». – «Прекрасная, говорю, картина»; а он: «Да, говорит, ты это заметь; а теперь лучше, брат, слушай меня, забудь про все свои глупости и уходи», и с этим, слышу, он опять завалился на свое логово. Ну, тут уже, разумеется, я все понял, как он проврался, но чтоб еще более от него выведать, я говорю ему: «Но ведь вы же, говорю, дьякон, и в жандармах не служите, чтобы законы наблюдать». А он, представьте себе, ничего этого не понял, к чему это я подвел, и отляпал: «А ты почему, говорит, знаешь, что я не служу в жандармах? Ан у меня, может, и белая рукавица есть, и я ее тебе, пожалуй, сейчас и покажу, если ты еще будешь мне мешать спать». Но я, разумеется, уже до этого не стал дожидаться, потому что, во-первых, меня это не интересовало, а во-вторых, я уже все, что мне нужно было знать, то выведал, а потом, зная его скотские привычки драться… «Нет-с, говорю, не хочу и вовсе не интересуюсь вашими доказательствами», и сейчас же пошел к Бизюкиным, чтобы поскорей рассказать все это Дарье Николаевне. Дарья Николаевна точно так же, как и я сейчас, и говорит, что она и сама подозревала, что они все здесь служат в тайной полиции.
– Кто служит в тайной полиции? – спросил Варнаву его изумленный собеседник.
– Да вот все эти наши различные людцы, а особенно попы: Савелий, Ахилла.
– Ну, батюшка, вы с своею Дарьей Николаевной, просто сказать, рехнулись.
– Нет-с; Дарью Николаевну на этот счет не обманешь: она ведь уж много вынесла от таких молодцов.
– Врет она, ваша Дарья Николаевна, – ничего она ни от кого не вынесла!
– Кто не вынес? Дарья Николаевна?!
– Да.
– Покорно вас благодарю! – отвечал с комическим поклоном учитель.
– А что такое?
– Помилуйте, да ведь ее секли, – с гордостью произнес Препотенский.
– В детстве; да и то, видно, очень мало.
– Нет-с, не в детстве, а всего за два дня до ее свадьбы.
– Вы меня всё больше и больше удивляете.
– Нечего удивляться: это факт-с.
– Ну, простите мое невежество, – я не знал этого факта.
– Да как же-с, я ведь и говорю, что это всякому надо знать, чтобы судить. Дело началось с того, что Дарья Николаевна тогда решилась от отца уйти.
– Зачем?
– Зачем? Как вы странно это спрашиваете!
– Я потому так спрашиваю, что отец, кажется, ее не гнал, не теснил, не неволил.
– Ну да мало ли что! Ни к чему не неволил, а так просто, захотела уйти – и ушла. Чего же ей было с отцом жить? Бизюкин ее младшего братишку учил, и он это одобрил и сам согласился с ней перевенчаться, чтоб отец на нее права не имел, а отец ее не позволял ей идти за Бизюкина и считал его за дурака, а она, решившись сделать скандал, уж, разумеется, уступить не могла и сделала по-своему… Она так распорядилась, что уж за другого ее выдавать нечего было думать, и обо всем этом, понимаете, совершенно честно сказала отцу. Да вы слушаете ли меня, Валерьян Николаевич?
– Не только слушаю, но с каждым вашим словом усугубляю мое любопытство.
– Оно так и следует, потому что интерес сейчас будет возрастать. |