Итак, мы видим, пока что, численное равенство при лучшей и более сильной организации на стороне Германии. Теперь мы подходим к различию.

Со стороны Франции вышеупомянутые 643 слабых батальона образуют вообще всю пехоту, которая может быть использована в военное время. Конечно, 318 рот линейного запаса и егерей в общем составляют еще добавочно 249480 солдат резерва (включая сюда также по 50 или 40 офицеров и унтер-офицеров на роту), но тут до сих пор имеются лишь рядовые, да и то большей частью совершенно необученные, а из обученных — прошедшие в большинстве случаев лишь шестимесячную службу. Из состава офицеров и унтер-офицеров имеется налицо самое большее — одна четверть. Пока эти 318 рот запаса превратятся в 318 годных к действию батальонов, — весь исход кампании может оказаться уже решенным, а те из них, которые пойдут на линию огня, качественно не будут превосходить мобильную гвардию 1870 года. Остается еще территориальная армия, которая включает в себя людей от 30 до 40 лет и которую еще предстоит организовать в 144 полка трехбатальонного состава, стало быть, в 432 батальона. Все это существует лишь на бумаге. Чтобы действительно создать такую организацию, необходимо иметь 10000 офицеров и 20000 унтер-офицеров, из которых нет пока почти буквально ни одного человека. И откуда взяться этим офицерам? В Пруссии понадобилось чуть ли не два поколения, пока из одногодичных вольноопределяющихся вышли пригодные офицеры запаса и ландвера; еще в сороковых годах почти во всех полках их рассматривали как зло и соответствующим образом обращались с ними. А во Франции, где подобный институт противоречит всем традициям революционного равенства, где офицеры презирают одногодичников, а солдаты ненавидят их, от них действительно толку мало. Но другого источника для подготовки офицеров запаса не существует.

Что касается унтер-офицеров и рядовых, то победители при Садове 1866 г. хвастались, как известно, тем, что давнишнее существование в Пруссии системы ландвера дает им преимущество в двадцать лет по сравнению со всякой другой страной, которая введет у себя такую же систему; сравняться с Пруссией удастся ей только тогда, когда самые старые призывные возрасты будут состоять из людей, бывших под ружьем. Теперь об этом, по-видимому, забыли так же, как и о том, что во Франции действительно отбывает службу лишь половина ежегодного контингента, другая же половина увольняется после шестимесячной службы (при современном педантичном уставе срок совершенно недостаточный), так что запас и ополчение во Франции, в отличие от Пруссии, состоят по большей части из новобранцев. И после этого делают вид, будто боятся нынешней французской территориальной армии, которая представляет собой такое же необученное пушечное мясо, как та армия, которая в 1870 и 1871 гг. на Луаре и под Ле Маном не могла удержаться против вдвое уступавших ей численностью, но дисциплинированных немецких частей!

Но это еще не все. В Пруссии после горького опыта научились, наконец, производить мобилизацию. Через одиннадцать дней вся армия готова к бою, а пехота еще раньше. Но для этого необходимо, чтобы все было организовано простейшим образом и, в частности, чтобы каждый отпускник был уже заранее приписан к той части, в которую он должен вступить. Основой такой системы является то, что каждый полк имеет для набора свой постоянный округ, в пределах которого и комплектуется в первую очередь соответствующий полк ландвера. Новый французский закон, наоборот, приписывает рекрутов и запасных к тому полку, который в момент мобилизации окажется в данном округе. Это является данью традиции, укоренившейся с наполеоновских времен, согласно которой отдельные полки, сменяя друг друга, стоят в качестве гарнизона по всем частям Франции и должны по возможности рекрутироваться по всей Франции.