Но как только был заключен мир и двор с правительством вернулся в Берлин, благородные намерения снова растаяли, как лед под лучами мартовского солнца. Правда, достославный эдикт от 9 октября 1807 г. номинально отменял на бумаге крепостное право или наследственную зависимость (и то лишь со дня св. Мартина 1810 г.!), но в действительности почти все оставалось по-старому. На этом дело и остановилось. Столь же малодушный, сколь и ограниченный король по-прежнему шел на поводу у грабившего крестьян дворянства и в такой мере, что с 1808 по 1810 г. появилось четыре указа, снова разрешавших помещикам — вопреки эдикту 1807 г. — в целом ряде случаев сгонять крестьян с земли. Только когда уже надвигалась война Наполеона с Россией, снова вспомнили, что понадобятся крестьяне, и тогда был издан эдикт от 14 сентября 1811 г., в котором крестьянам и помещикам рекомендовалось в течение двух лет вступить в полюбовное соглашение о выкупе барщины и повинностей, а также и о выкупе у помещика его верховных собственнических прав, причем по истечении этого срока королевская комиссия должна была в принудительном порядке ввести в действие это соглашение в соответствии с установленными правилами. Согласно основному принципу, крестьянин за уступку одной трети своего земельного участка (или за уплату ее денежной стоимости) должен был стать свободным собственником сохранявшейся у него еще после этого земли. Но даже и этот выкуп, предоставлявший такие огромные выгоды дворянству, оставался музыкой будущего. Ибо дворянство тормозило дело, чтобы добиться еще большего, а через два года Наполеон снова появился в стране.

Едва только было завершено изгнание Наполеона из страны, сопровождавшееся беспрестанными обещаниями напуганного короля дать в будущем конституцию и народное представительство, как все прекрасные посулы были снова забыты. Уже 29 мая 1816 г. — не прошло еще и года после победы при Ватерлоо! — была издана декларация к эдикту 1811 г., которая звучала уже совершенно иначе. Возможность выкупа феодальных повинностей была здесь уже не правилом, а исключением: она распространялась только на такие внесенные в поземельные налоговые кадастры (то есть более крупные) пахотные участки, которые наводились в пользовании крестьянских хозяйств в Силезии не позднее, чем с 1749 г., в Восточной Пруссии — с 1752 г., в Бранденбурге и Померании — с 1763 г. [Прусское коварство не знает границ. Здесь оно вновь проявляется даже в дате. Почему взят 1763 год? Только потому, что в следующем году, 12 июля 1764 г., Фридрих II издал строгий эдикт, в котором упорствующим дворянам под страхом наказания предписывалось в течение одного года вновь заселить владельцами на соответствующих условиях крестьянские дворы и участки безнадельных крестьян, подвергшиеся массовому захвату, начиная с 1740 г., особенно же с начала Семилетней войны. (Результаты этого эдикта, если таковые имели место, были, таким образом, вновь уничтожены в 1816 г. к вящей выгоде дворянства.] и в Западной Пруссии — с 1774 года! Разрешалось также сохранять некоторые виды барщины на время посева и жатвы. А когда, наконец, в 1817 г. серьезно взялись за дело с комиссиями по выкупу, аграрное законодательство зашагало гораздо быстрее назад, чем аграрные комиссии вперед. 7 июня 1821 г. последовало новое положение о выкупах, в котором вновь предписывалось ограничивать право на выкуп, предоставляя его только более (Крупным крестьянским дворам, так называемым Ackernahrungen, а для владельцев мелких хозяйств — безнадельных крестьян, Hausler, Dreschgartner, одним словом, всех посаженных на землю батраков — недвусмысленно увековечивались барщина и другие феодальные повинности. Это и стало отныне правилом. Только с 1845 г. в виде исключения для Саксонии и Силезии стал допускаться выкуп и этого рода повинностей иначе, чем путем обоюдного соглашения — для него, разумеется, закона и не требовалось — между помещиком и крестьянином.