Но не менее верно, что то же самое происходит в весьма крупной части промышленности, в транспортной промышленности. Здесь производятся затраты только на машины, вспомогательные материалы и заработную плату.

Наконец, не подлежит сомнению, что в других отраслях промышленности, говоря относительно, входят в производство только сырой материал и заработная плата, но не входят машины, основной капитал и т. д., — как это, например, имеет место в портняжном деле и т. д.

Во всех этих случаях величина прибыли, т. е. отношение прибавочной стоимости к авансированному капиталу, зависела бы не от того, состоит ли авансированный капитал — за вычетом переменной, или затраченной на заработную плату, части капитала — из машин или сырого материала или из обоих элементов вместе, а зависела бы от того, как велика эта часть капитала сравнительно с той его частью, которая затрачивается на заработную плату. В результате этого в различных сферах производства должны были бы существовать (независимо от модификаций, вызываемых обращением) различные нормы прибыли, выравнивание которых как раз и образует общую норму прибыли.

О чем г-н Родбертус смутно догадывается, так это об отличии прибавочной стоимости от ее специальных форм, в особенности от прибыли. Но он бьет мимо цели, потому что у него речь идет с самого начала только об истолковании одного определенного явления (земельной ренты), а не о раскрытии всеобщего закона.

Во всех отраслях производства имеет место воспроизводство; однако это связанное с производством воспроизводство совпадает с естественным воспроизводством только в земледелии, но не в добывающей промышленности. Поэтому в последней продукт в своей натуральной форме не становится снова элементом своего собственного воспроизводства {исключая те случаи, когда он фигурирует в виде вспомогательных материалов}.

Земледелие, скотоводство и т. д. отличает от других отраслей производства, во-первых, не то, что продукт становится здесь средством производства, ибо так дело обстоит и со всеми промышленными продуктами, не обладающими окончательной формой индивидуальных жизненных средств, а также и с обладающими этой формой, поскольку они становятся средствами производства самого производителя, который воспроизводит себя и сохраняет свою рабочую силу тем, что он их потребляет.

Во-вторых, продукты сельского хозяйства отличает и не то, что они входят в производство как товары, т. е. как составные части капитала; они входят в производство в том же виде, в каком выходят из него: они выходят из него как товары и входят в него снова как товары, — товар есть как предпосылка, так и результат капиталистического производства.

Таким образом, остается только третье отличие: они входят как средства своего собственного производства в тот процесс производства, продуктами которого они являются. Это имеет место также и у машин. Машина производит машину. Уголь помогает поднимать уголь из шахты, уголь перевозит уголь, и т. д. В земледелии это выступает как процесс природы, который направляется человеком, хотя этот процесс «немножечко» создает и самого человека. В других отраслях производства это выступает прямо как действие производства.

Но если г-н Родбертус на этом основании полагает, что земледельческие продукты не могут входить в воспроизводство как «товары» — ввиду той своеобразной формы, в какой они (технологически) входят в него в качестве «потребительных стоимостей», — то он находится на совершенно ложном пути и опирается, очевидно, на воспоминания о том времени, когда земледелие еще не было капиталистическим предприятием, когда только излишек продуктов земледелия над тем, что потреблялось самим производителем, становился товаром и когда эти продукты, поскольку они входили в производство, не являлись для земледелия товарами.