В немецких газетах уже были намеки на то, что Юлиус состоит на прусской службе и пишет для Ротера. Вот будет радость для Буржуа, который, как рассказывает Д'Э[стер], был в таком восторге от его благородных произведений!

A propos Шлезвиг-Гольштейна. Кучер написал третьего дня три строчки Э[вербе]ку, что теперь надо быть очень осторожным с письмами, так как датчане вскрывают всю переписку. Он думает, что дело может кончиться войной. Сомневаюсь, но хорошо, что старик-датчанин так грубо нажимает на шлезвиг-гольштейнцев. Читал ты, между прочим, в «Rheinischer Beobachter» знаменитое стихотворение «Омываемый морями Шлезвиг-Гольштейн»? Оно производит примерно следующее впечатление (слов я никак не мог запомнить):

Шлезвиг-Гольштейн соплеменный, за отчизну крепко стой! — так заканчивается эта дрянь. Это отвратительная песня, которую подобает пропеть дитмаршенцам, которые в свою очередь заслужили быть воспетыми Пютманом.

Кёльнские буржуа начинают шевелиться; они выпустили протест против господ министров, который является пределом возможного для немецких бюргеров. Бедный берлинский проповедник! Со всеми муниципалитетами своего государства он в ссоре; сперва берлинский теологический диспут, затем то же самое в Бреславле, теперь кёльнская история. Этот болван, впрочем, как две капли воды похож на Якова I английского, которого он действительно, по-видимому, взял себе за образец. Вскоре он, вероятно, так же как и тот, будет сжигать на кострах ведьм.

По отношению к Прудону я в деловом письме был вопиюще несправедлив. Так как там нет места для приписок, то я должен исправить это здесь. Видишь ли, я полагал, что Прудон допустил небольшую нелепость, нелепость в пределах здравого смысла. Вчера этот вопрос снова подробно обсуждался, и мне стало ясно, что эта новая нелепость является на деле совершенно беспредельной нелепостью. Представь себе: пролетарии должны копить мелкие акции. На эти средства (для начала требуется, конечно, не меньше 10000—20000 рабочих) открываются сначала одна или несколько мастерских в одной или нескольких отраслях ремесла, и часть акционеров начинает там работать. Продукты 1) продаются акционерам по цене сырого материала плюс цена труда (акционеры, таким образом, не должны оплачивать прибыль), а 2) возможный излишек продуктов продается на мировом рынке по рыночной цене. По мере того как капитал общества будет увеличиваться за счет привлечения новых акционеров или новых сбережений старых акционеров, на этот капитал будут создаваться новые мастерские и фабрики и т. д. и т. д., до тех пор, пока — все пролетарии не получат работу, все имеющиеся в стране производительные силы не будут скуплены, и благодаря этому капиталы, находящиеся в руках буржуа, потеряют свою власть над трудом и не смогут приносить прибыль! Таким образом, капитал будет упразднен потому, что «найдена инстанция, где капитал, то есть источник процента» (понимаемый как старое droit d'aubaine, получившее несколько более четкие очертания и грюнизированное) «как бы исчезает». Ты видишь, как в этих, бесчисленное множество раз повторяемых папашей Эйзерманом словах, которые, очевидно, вдолбил ему Грюн, еще ясно проглядывают старые прудоновские бессодержательные фразы. Эти господа собираются, ни много, ни мало, для начала скупить всю Францию, а потом, пожалуй, и весь остальной мир, скупить на пролетарские сбережения, путем отказа пролетариев от прибыли и процентов на их капитал.