Изменить размер шрифта - +
Была также «подготовлена» конституция, до сих пор, однако, не появившаяся на свет. Дальше мы увидим, какой оборот приняли дела в Пруссии после поражения французской революции.

Когда «корсиканское чудовище» оказалось, наконец, в надёжном заточении, был немедленно созван в Вене большой конгресс крупных и мелких деспотов, для того чтобы разделить награбленное добро и денежные премии и выяснить, в какой мере может быть восстановлено дореволюционное положение вещей. Народы покупались и продавались, разделялись и соединялись, исходя только из того, что больше отвечало интересам и намерениям их правителей. Только три государства из числа представленных на конгрессе знали, чего они хотели. Англия хотела сохранить и расширить своё превосходство в торговле, удержать львиную долю от ограбления колоний и ослабить все другие государства. Франция хотела по возможности облегчить свою участь и ослабить все другие государства. Россия хотела увеличить свою мощь и территорию и ослабить все другие государства. Все остальные руководствовались сентиментальными соображениями, мелочным эгоизмом, а некоторые даже своего рода нелепым бескорыстием.

В результате Франция расстроила планы крупных германских государств, Россия приобрела добрую часть Польши, а Англия расширила своё господство на море в большей степени путём заключения мира, чем посредством войны, и получила преобладание на всех континентальных рынках, — что не приносит никакой пользы английскому народу, но является источником огромного обогащения для английской буржуазии. Германские государства, которые ни о чём не заботились, кроме своего излюбленного принципа легитимизма, ещё раз были обмануты и потеряли при заключении мира всё то, что было ими приобретено во время войны. Германия осталась раздробленной на тридцать восемь государств; эта раздробленность мешает всякому внутреннему прогрессу, делает Германию значительно слабее Франции и, сохраняя её положение как наилучшего рынка для английских промышленных изделий, только способствует обогащению английской буржуазии. Пусть этот слой английского народа хвастается своей щедростью, якобы побудившей его посылать огромные суммы денег для продолжения войны с Наполеоном; если даже предположить, что именно буржуазия, — а не трудовой народ, — в действительности должна была выплачивать эти субсидии, то своей щедростью она добивалась только одного: вновь открыть себе континентальные рынки, и это настолько ей удалось, что прибыли, извлечённые ею со времени заключения мира в одной только Германии, не меньше чем в шесть раз покрыли расходы на субсидии. Такова щедрость буржуазии, которая сначала делает вам подарок в виде субсидий, а затем получает с вас за него в шесть раз больше в виде прибыли. Разве появилось бы у неё такое горячее желание платить эти субсидии, если бы по окончании войны должно было произойти обратное и Англии предстояло быть наводнённой немецкими товарами, а не Германии — оставаться в промышленной зависимости от кучки английских капиталистов?

Как бы то ни было, Германия была кругом обманута и главным образом своими так называемыми друзьями и союзниками. Это не особенно трогало бы меня, так как я отлично знаю, что мы идём к такой реорганизации европейского общества, которая сделает невозможными подобные бесчестные проделки, с одной стороны, и подобные глупые промахи — с другой. Но я хочу показать, во-первых, что ни английский народ и ни какой-либо другой народ не извлёк пользы из того, что германские деспоты были обмануты, а всё пошло на пользу либо другим деспотам, либо одному определённому классу, интересы которого противоположны интересам народа; а во-вторых, что уже первые шаги вернувшихся к власти немецких деспотов показали их полнейшую несостоятельность.

Перейдём теперь к внутренним делам Германии. Мы видели, каковы были те силы, которые подавили французскую революцию при поддержке английских денег и русского варварства. Они разбивались на две группы: во-первых, ярые поборники старого «христианско-германского» общества, крестьянство и восторженная молодёжь, движимые фанатизмом крепостничества, национализма, легитимизма и религии; во-вторых, более умеренные представители буржуазии, которые хотели, чтобы их «оставили в покое», чтобы им дали возможность наживать деньги и тратить их, не опасаясь непрошенного вмешательства великих исторических событий.

Быстрый переход