|
Вы являетесь в Ратушу — и буржуазии как но бывало. Вы входите в Бурбонский дворец — и он распадается, вся его палата депутатов растворяется в nihilum album, Гизо исчезает, Луи-Филипп тускнеет и превращается в историческую схему, и из руин всех этих погибших моментов возносится горделиво и победоносно абсолютная идея свободного общества. Без шуток, Гегеля Вы можете победить, только если сами раньше станете Гегелем. Как я уже сказал выше: возлюбленная Моора может умереть только от его руки» (стр. 115, 116).
Всякому тотчас ударит в нос беллетристический душок, исходящий от этих положений «истинного социализма». Как и все «истинные социалисты», господин Грюн не забывает преподнести нам снова старую болтовню о поверхностности французов: «Судьба обрекла меня на то, чтобы всякий раз, когда я наблюдаю вблизи французский дух, видеть его недостаточность и поверхностность» (стр. 371). Господин Грюн не скрывает от нас, что книга его имеет целью возвеличить немецкий социализм как критику французского социализма: «Плебс современной германской литературы упрекал наши социалистические стремления в том, что они являются подражанием французским безрассудствам. Никто до сих пор не счёл нужным ответить на это хотя бы единым звуком. Прочтя настоящую книгу, этот плебс должен будет устыдиться, если только у него осталось ещё чувство стыда. Ему, вероятно, и в голову не приходило, что немецкий социализм есть критика французского, что он не только не считает французов изобретателями нового «Общественного договора», потребует, наоборот, чтобы они нашли себе восполнение в немецкой науке. В настоящий момент здесь в Париже предпринимается издание перевода фейербаховской «Сущности христианства». Пусть пойдёт французам на пользу немецкая школа! К чему бы ни привело экономическое положение страны, её текущая политическая конъюнктура, во всяком случае путь, ведущий к человеческой жизни в будущем, может быть открыт лишь гуманистическим мировоззрением. Неполитический, отверженный немецкий народ, этот народ, который даже нельзя назвать народом, заложил краеугольный камень здания будущего» (стр. 353). Конечно, «истинному социалисту», столь интимно знакомому с «сущностью человека», нет нужды знать, к чему приведут данную страну «её экономическое положение и политические обстоятельства». Как апостол «истинного социализма», господин Грюн не довольствуется тем, что, подобно своим соапостолам, противопоставляет невежеству других народов всеведение немцев. Он использует свою старую литературную практику, он самым бесцеремонным образом, как это характерно для шатающегося по свету туриста, навязывает себя представителям различных социалистических, демократических и коммунистических партий и, обнюхав их предварительно со всех сторон, выступает перед ними в роли апостола «истинного социализма». Его единственная задача — поучать их, сообщать им глубочайшие откровения относительно свободного человечества. Превосходство «истинного социализма» над политическими партиями Франции превращается здесь в личное превосходство господина Грюна над представителями этих партий. А под конец это даже даёт возможность не только превратить вождей французских партий в пьедестал для господина Грюна, но и извлечь на свет божий массу всякого рода сплетен, которые должны вознаградить немецкого провинциала за усилия, потраченные им на усвоение столь содержательных положений «истинного социализма». «Всё лицо Катса изобразило плебейскую радость, когда я засвидетельствовал ему моё полное удовлетворение его речью» (стр. 50). Господин Грюн тотчас же стал просвещать Катса насчёт французского терроризма и «был счастлив, добившись одобрения у своего нового друга» (стр. 51). Ещё гораздо более значительным оказалось его влияние на Прудона: «Я имел огромное удовольствие быть в некотором роде приват-доцентом человека, острота ума которого не была, быть может, превзойдена со времён Лессинга и Канта» (стр. |
