Однако этот перенос заседаний является, как проговаривается «Neue Preusische Zeitung», только «пробой».
«Надо», — говорит она, — «испробовать, не «вернет ли себе Собрание в результате перенесения его в другое место, наряду с внешней свободой действий, также и внутреннюю свободу».
В Бранденбурге Собрание будет внешне свободно. Оно там не будет больше находиться под влиянием блуз, оно будет под одним лишь влиянием усатых держиморд.
Ну, а внутренняя свобода?
Освободится ли Собрание в Бранденбурге от предрассудков и пагубных революционных умонастроений XIX века? Станет ли там, в Бранденбурге его душа настолько свободной, чтобы вновь провозгласить феодальное право охоты и весь заплесневелый хлам прочих феодальных повинностей, сословные различия, цензуру, податное неравенство, дворянские привилегии, абсолютную королевскую власть и смертную казнь, от чего в таком восторге Фридрих-Вильгельм IV, расхищение и расточение национального труда
голодными захолустными юнкерами, гвардейскими лейтенантами и выслуживающимися карьеристами, — станет ли Собрание даже в Бранденбурге настолько внутренне свободным, чтобы все эти атрибуты старого позора вновь провозгласить официальным символом веры?
Известно, что контрреволюционная партия провозгласила конституционный лозунг: «Завершать выработку конституции!»
Орган министерства Бранденбурга — Мантёйфеля — Ладенберга не желает больше носить эту маску.
«Положение вещей», — признается этот официальный орган, — «дошло до того, что теперь нам уже не может помочь даже и столь желанное завершение выработки конституции. Ибо зачем дальше скрывать, что документ, продиктованный народным представителям, параграф за параграфом, под угрозой дыбы и виселицы и насильно вырванный этими представителями у короны, будет, считаться обязательным только до тех пор, пока его будут отстаивать с помощью самого грубого насилия».
Итак, снова отменить, параграф за параграфом, скудные народные права, отвоеванные Национальным собранием в Берлине, — такова задача Национального собрания в Бранденбурге!
А если оно не реставрирует полностью, параграф за параграфом, весь старый хлам, то оно этим докажет, что, хотя оно и обрело в Бранденбурге «внешнюю свободу действий», оно все же не вернуло себе желательную для Потсдама внутреннюю свободу.
Как же должно действовать правительство против духовной закоренелости, против внутренней несвободы перебравшегося в Бранденбург Собрания?
«Следовало бы распустить его!»— восклицает «Neue Preusische Zeitung».
Но народ, — вдруг приходит ей в голову, — быть может, внутренне еще менее свободен, чем Собрание?
«Может возникнуть опасение», — пожимает она плечами, — «не дадут ли новые первичные выборы еще более плачевный результат, чем предшествовавшие».
Народ располагал бы на первичных выборах внешней свободой действия. Но как обстоит дело с внутренней свободой?
That is the question! {Вот в чем вопрос! (Шекспир. «Гамлет».) Ред.}
Ведь параграфы Собрания, которое явится результатом новых первичных выборов, могут превзойти старые по своей крамольности.
Что же предпринять против «старых» параграфов?
«Рыцарша креста ландвера» становится в торжественную позу.
«Кулак породил их» (старые параграфы, выработанные после 19 марта), «кулак их и уничтожит — именем бога и закона».
Кулак восстановит «доброе старое правление».
Кулак — последний аргумент короны; кулак будет последним аргументом народа.
Пусть же народ прежде всего оградит себя от нищенски алчных кулаков, которые таскают из его карманов цивильные листы и… пушки. |