Если поэтому кризисы порождают революции прежде всего на континенте, то причина их все же всегда находится в Англии. В конечностях буржуазного организма насильственные потрясения естественно должны происходить раньше, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше. С другой стороны, степень воздействия континентальных революций на Англию вместе с тем является барометром, показывающим, в какой мере эти революции действительно ставят под вопрос условия существования буржуазного строя и в какой мере они касаются только его политических образований.
При таком всеобщем процветании, когда производительные силы буржуазного общества развиваются настолько пышно, насколько это вообще возможно в рамках буржуазных отношений, о действительной революции не может быть и речи. Подобная революция возможна только в те периоды, когда оба эти фактора, современные производительные силы и буржуазные формы производства, вступают между собой в противоречие. Бесконечные распри, которыми занимаются сейчас представители отдельных фракций континентальной партии порядка, взаимно компрометируя друг друга, отнюдь не ведут к новым революциям; наоборот, эти распри только потому и возможны, что основа общественных отношений в данный момент так прочна и — чего реакция не знает — так буржуазна. Все реакционные попытки затормозить буржуазное развитие столь же несомненно разобьются об эту основу, как и все нравственное негодование и все пламенные прокламации демократов. Новая революция возможна только вслед за новым кризисом. Но наступление ее так же неизбежно, как и наступление этого последнего.
Перейдем теперь к политическим событиям за последние шесть месяцев.
В Англии время процветания промышленности каждый раз является временем преуспевания вигов, которые находят свое достойное воплощение в самом маленьком человеке королевства, лорде Джоне Расселе. Министерство вносит в парламент проекты мелких второстепенных реформ, зная заведомо, что они провалятся в палате лордов или же что оно в конце сессии само возьмет их обратно под предлогом недостатка времени. А недостаток времени обычно. объясняется предшествовавшим избытком скучной и пустой болтовни, которую спикер обычно по возможности позже прекращает замечанием, что этот вопрос не подлежит обсуждению палаты. Борьба между фритредерами и протекционистами в такое время вырождается в чистейшее краснобайство. Масса фритредеров слишком занята фактическим использованием свободы торговли и не имеет ни времени, ни охоты более разумно добиваться ее политических результатов; протекционисты же ограничиваются смешными иеремиадами и угрозами, направленными против подъема промышленности в городах. Партии только приличия ради продолжают вести борьбу, чтобы постоянно напоминать о себе друг другу. Перед последней сессией промышленные буржуа подняли страшный шум в пользу финансовой реформы; в самом парламенте они ограничились лишь теоретическим резонерством. Накануне сессии г-н Кобден в связи с русским займом повторил свое объявление войны царю и с большим сарказмом говорил о великом петербургском паупере; шестью месяцами позже он уже опустился до участия в скандальном фарсе конгресса мира, единственным результатом которого было то, что индеец из племени оджибуэйев, к великому негодованию находившегося на трибуне г-на Гайнау, вручил г-ну Яупу трубку мира и что янки Элихью Бёррит, этот апостол трезвости, отправился в Шлезвиг-Гольштейн и Копенгаген, чтобы уверить соответствующие правительства в своих добрых намерениях. Как будто вся война из-за Шлезвиг-Гольштейна могла когда-либо принять серьезный оборот, пока в этом деле принимает участие г-н фон Гагерн, а Венедей — нет!
Действительным крупным политическим вопросом закрывшейся сессии были дебаты по поводу Греции. Вся абсолютистская реакция континента вошла в коалицию с английскими тори, чтобы опрокинуть Пальмерстона. Луи-Наполеон даже отозвал из Лондона французского посла как для того, чтобы доставить удовольствие царю Николаю, так и для того, чтобы польстить французскому национальному тщеславию. |