Но если Россия не сможет поднять своих военных сил с 2–3 % до 5 % без полной революции во всей своей внутренней социальной и политической организации и в особенности в своем производстве, то, в свою очередь, и Германия с Францией не смогут увеличить находящегося в их распоряжении контингента с 5 % до 12 % без того, чтобы революционизировать свое производство, которое должно быть более чем удвоено. Лишь тогда, когда средняя производительность труда каждого даст вдвое больше, чем теперь, благодаря применению машин и т. п., можно будет высвободить из производства вдвое больше рабочей силы, да и то лишь на короткое время; ведь ни одна страна никогда не могла долго держать под ружьем 5 % своего населения.
Если соответствующие условия будут налицо, если национальное производство будет в достаточной мере поднято и централизовано, если — что безусловно необходимо — будут уничтожены классы (прусский вольноопределяющийся сроком на один год, если только он не унтер-офицер или офицер ландвера, в силу своего аристократического общественного положения, никогда не сможет быть хорошим солдатом рядом с крестьянином и мастеровым), то пределы возможного набора будут определяться исключительно численностью населения, способного носить оружие; т. е., в случае крайней нужды, можно будет в самое короткое время вооружить 15–20 % населения и иметь в действующей армии 12–15 %. Но наличие таких колоссальных масс предполагает, в свою очередь, и значительно большую подвижность, чем та, которой обладают современные армии. Без разветвленной сети железных дорог такие массы не смогут ни сосредоточиваться, ни снабжаться продовольствием и боевыми припасами, ни передвигаться с места на место. Без электрического телеграфа совершенно невозможно будет управлять ими. А так как при таких массах стратег и тактик (командующий на поле сражения) но могут быть соединены в одном лице, то здесь начнется разделение труда. Стратегические операции — координация действий различных войсковых соединений — должны будут направляться из одного центрального пункта при помощи телеграфных линий; руководство тактическими операциями будут осуществлять отдельные генералы. Ясно, что при таких условиях война сможет и должна будет приходить к развязке в еще более короткий срок, чем это имело место у Наполеона. Это потребуется вследствие огромных издержек и станет неизбежным потому, что всякий удар, наносимый такими массами, по необходимости будет иметь решающее значение.
По своей массе и стратегической подвижности эти армии будут обладать, следовательно, неслыханно страшной силой. Тактическая подвижность (при несении патрульной службы, в стрелковых цепях, на поле сражения) у таких солдат также будет стоять на гораздо более высокой ступени. По силе, ловкости, интеллигентности они превзойдут всех тех солдат, которых может дать современное общество. Однако, все это сможет быть осуществлено, к сожалению, лишь через много лет; к тому времени подобные массовые войны уже вообще не смогут иметь места, вследствие отсутствия равного противника. В первый же период пролетарской революции для всего этого будут отсутствовать основные предпосылки; тем паче в 1852 году.
Процент населения, приходящийся сейчас во Франции на долю пролетариата, едва ли удвоился по сравнению с 1789 годом. Пролетариат был тогда — по крайней мере между 1792 и 1794 годом — не менее распропагандирован и in tension {в напряженном состоянии. Ред.}, чем это будет иметь место в ближайшее время. Уже тогда было ясно, что во время революционных войн, сопровождаемых жестокими внутренними потрясениями, масса пролетариата должна быть использована внутри страны. То же самое будет иметь место и теперь и, вероятно, даже в большей степени, чем когда-либо, так как шансы для немедленного возникновения гражданских войн, по мере продвижения коалиции, возрастают. Поэтому пролетариат сможет направить лишь незначительный контингент в действующую армию. |