Архипелага, побережья Малой Азии и всей Греции до берегов Адриатики. Обладание этими столь щедро одаренными природой странами, с которыми по богатству и плодородию почвы не может сравниться никакая другая часть света, приведет Россию к такому могуществу, которое затмит все чудеса, рассказываемые историей про великолепие древних монархий».

Россия пыталась уже в 1774 г., как и в настоящее время, возбудить честолюбие Австрии перспективой присоединения к ней Боснии, Сербии и Албании. Тот же барон Тугут пишет об этом следующее:

«Подобного рода расширение границ Австрии не вызвало бы зависти со стороны России. Причины этого состоят в том, что присоединение Австрией Боснии, Сербии и т. д., которое при других обстоятельствах очень много значило бы для России, было бы для нее весьма безразлично после того, как в ее руки попала бы остальная часть Оттоманской империи. Ведь жители этих провинций почти исключительно мусульмане и православные: первых не стали бы здесь терпеть в качестве постоянных жителей, последние же, принимая во внимание близкое соседство Восточной Российской империи, не замедлили бы переселиться туда; а если бы они и остались на месте, то их неверность Австрии явилась бы причиной продолжительных беспорядков. Таким образом расширение территории, но без внутреннего усиления, не только не упрочило бы власти австрийского императора, а способствовало бы ее ослаблению».

Желая продемонстрировать традиционную политику России вообще и, в частности, ее виды на Константинополь, политики обычно ссылаются на завещание Петра I. Но они могли бы пойти еще дальше в глубь истории. Более восьми веков тому назад Святослав, тогда еще языческий великий князь Руси, заявил, собрав своих бояр, что «под владычество Руси должна перейти не только Болгария, но и греческая империя в Европе, а также Богемия и Венгрия». Святослав завоевал Силистрию и угрожал Константинополю в 968 г. н. э., так же как Николай в 1828 году. Вскоре после основания русской империи династия Рюриковичей перенесла свою столицу из Новгорода в Киев для того, чтобы быть ближе к Византии. В одиннадцатом веке Киев подражал во всем Константинополю, и его называли вторым Константинополем; в этом названии нашли свое выражение вековые стремления России. Религия и цивилизация России — византийского происхождения, и ее стремление подчинить себе Византийскую империю, находившуюся тогда в таком же состоянии упадка, как теперь Оттоманская империя, было гораздо более естественным, чем стремление германских императоров завоевать Рим и Италию. Поэтому однообразие целей русской политики обусловлено ее историческим прошлым, ее географическим положением, необходимостью для нее иметь открытые гавани в Архипелаге, как и в Балтийском море, если она хочет удержать свое верховенство в Европе. Но традиционные приемы, при помощи которых Россия преследует свои цели, далеко не заслуживают того восхищения, с которым к ним относятся европейские политики. Если успех этой традиционной политики является доказательством слабости западных держав, то однообразие и шаблонность этой политики свидетельствуют о внутреннем варварстве России. Кому не показалось бы курьезным, если бы Франция пожелала основывать свою политику на завещании Ришелье или капитуляриях Карла Великого? Если просмотреть самые знаменитые документы русской дипломатии, то приходишь к заключению, что как бы тонко, хитроумно, искусно и ловко ни умела она отыскивать слабые стороны европейских монархов, министров и дворов, при всей ее мудрости она всякий раз становилась в тупик, когда нужно было понять исторические движения самих западноевропейских народов. Князь Ливен обнаружил совершенно правильное понимание характера доброго Абердина, когда рассчитывал на его уступчивость по отношению к царю, но он основательно ошибся в своем суждении об английском народе, когда предсказывал продолжение господства тори накануне развернувшегося в 1831 г.