|
Это бездействие и это отступление может быть и не ослабят ободряющего влияния победы на настроение турецкого солдата, но они подорвут престиж турецкого генерала, и, вероятно, в большей мере, чем он того заслуживает. Однако, если первым виновником этого является Диван, то кое в чем следует все-таки признать виновным и Омер-пашу. Провести двенадцать дней на левом берегу Дуная, обладать мостом и предмостным укреплением, достаточно сильным, чтобы отразить сосредоточенные силы русских, иметь за собой многочисленную, рвущуюся в бой армию и не найти способа перебросить 30–40 тысяч человек, — поистине все это не могло иметь места без определенной оплошности со стороны генерала. Русские могут быть благодарны за свое избавление. Никогда русская армия не выходила даже из наполовину менее тяжелого положения с таким незначительным материальным ущербом. Русские могли быть полностью истреблены, и все же они оказались целы и невредимы. Весьма сомнительно, допустят ли они когда-либо повторение столь неблагоприятного для них положения.
Написано Ф. Энгельсом около 2 декабря 1853 г. Напечатано в газете «New-York Dally Tribune» № 3952, 16 декабря 1853 г. в качестве передовой Печатается по тексту газеты Перевод с английского
К. МАРКС ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА. — ПРОМЫШЛЕННОЕ БЕДСТВИЕ
Лондон, пятница, 2 декабря 1853 г. Со времени моей последней статьи в Турции больше не происходило сколько-нибудь значительных военных действий, но русская дипломатия, которая опаснее русского военного искусства, снова принялась за работу, и через правительственные газеты по обе стороны Ла-Манша уже более или менее ясно возвещено о предстоящем возрождении знаменитых Лондонских конференций 1840 и 1841 гг., которые закончились санкционированием Ункяр-Искелесийского договора в слегка измененной форме. «Times» намекает даже на «решительные меры по умиротворению», другими словами, на своего рода умиротворение вооруженной рукой, обращенной против Турции ее самозванными защитниками. Налицо и крупный дипломатический акт, смысл которого невозможно истолковать неправильно, а именно посылка английским кабинетом в Константинополь последней ноты, которую английский посол вручил Порте, а Диван 14 ноября отверг как неприемлемую, и которая оказалась попросту вторым изданием ответа Решид-паши на майский ультиматум князя Меншикова. Вот каким способом Пальмерстоны и Абердины дают понять султану, что, какие бы другие изменения ни произошли в положении дел, в отношениях между Турцией и Россией с их точки зрения ничего не изменилось, и с мая месяца Турция ничего не выиграла, а Россия ничего не проиграла в глазах западной дипломатии. Поскольку сербский князь Александр запрещает турецким войскам проходить через его территорию, требует возвращения русского генерального консула и в своем заявлении султану говорит о Турции и о России как о двух державах-покровительницах, имеющих равные права по отношению к княжеству, можно опасаться серьезных конфликтов с Сербией, которые в любое другое время могли бы быть смертельно опасными для Турции, но в настоящий момент, может быть, являются единственным средством спасения ее от когтей западной дипломатии. Каждый новый инцидент, обостряющий нынешние осложнения, вынуждающий обанкротившуюся Австрию отказываться от ее опасного нейтралитета, увеличивающий возможность европейской войны и заставляющий Турцию идти на союз с революционной партией, обязательно окажется выгодным для Турции, по крайней мере в ее конфликте с Россией. При этом внутренние причины ее упадка будут, разумеется, продолжать действовать и дальше, если им не будет противопоставлено коренное изменение турецкого режима в Европе. От войны между русскими и турками, ведущейся в Дунайских княжествах, возвратимся на минуту к войне между хозяевами и рабочими, бушующей в промышленных округах Англии. |
