— Хвала Иисусу Христу, — сказал Иосиф.

Старец что-то пробормотал в ответ.

— Простите, — сказал Иосиф, — вы здесь такой же чужой, как я, или вы житель этого цветущего селения?

— Чужой, — сказал седобородый.

— Не скажете ли вы мне, досточтимый, можно ли выйти отсюда на дорогу, ведущую в Аскалон?

— Можно, — сказал старик. И теперь, расправляя затекшие было члены, он медленно поднялся, сухопарый великан. Он встал и посмотрел в пустую даль. Иосиф чувствовал, что этот великан-старец не склонен вступать в разговор, но задать еще один вопрос все же осмелился.

— Позвольте, досточтимый, задать вам еще один только вопрос, — сказал он вежливо и увидел, что глаза старца снова вернулись издалека. Он холодно и внимательно посмотрел на Иосифа. — Не знаете ли вы случайно, где можно найти отца Диона, которого называют Дион Пугиль?

Незнакомец немного нахмурил брови, и взгляд его стал еще холоднее.

— Знаю, — ответил он кратко.

— Знаете? — воскликнул Иосиф. — О, так скажите же мне, ведь именно туда, к отцу Диону, я и держу путь.

Старик-великан испытующе посмотрел на него с высоты своего роста. Он долго не отвечал. Затем он подошел опять к своему стволу, медленно опустился на землю и сел, как сидел прежде, прислонившись к стволу. Скупым движением руки он пригласил Иосифа сесть. Иосиф спокойно повиновался этому жесту, почувствовал на миг, садясь, великую усталость в теле, но тут же забыл о ней, отдав все внимание старцу. Тот, казалось, ушел в свои мысли, неприступно-строгим стало его величавое лицо, на которое, однако, прозрачной маской легло как бы другое выражение, даже другое лицо, выражение старого и одинокого страдания, которому гордость и достоинство не позволяют выйти наружу.

Прошло много времени, прежде чем взгляд почтенного старца снова обратился к нему. Пристально-испытующим был этот взгляд и теперь, и вдруг старик повелительным тоном спросил:

— Кто вы такой?

— Я схимник. — сказал Иосиф, — я много лет жил отшельнической жизнью.

— Это видно. Я спрашиваю, кто вы такой?

— Меня зовут Иосиф, а прозвище Фамулюс.

Когда Иосиф назвал свое имя, старик, оставаясь сам недвижим, нахмурил брови так сильно, что глаза его стали на миг почти невидимы, он был, казалось, поражен, испуган или разочарован сообщением Иосифа; а возможно, все объяснялось просто усталостью глаз, ослаблением внимания, каким-нибудь небольшим приступом слабости, как то бывает у старых людей. Во всяком случае, он сохранял у полную неподвижность, зажмурив лишь ненадолго глаза, а когда он снова открыл их, взгляд его словно бы стал, если бы это было возможно. еще более старым, окаменелым и выжидательным. Он медленно разжал губы, чтобы сказать:

— Я слышал о вас. Вы тот, к кому люди ходят исповедоваться?

Иосиф смущенно подтвердил это, восприняв свою известность как неприятное разоблачение и уже второй раз устыдившись своей славы.

Все с той же прямотой старик спросил:

— А теперь вы, значит, хотите побывать у Диона Пугиля? Зачем он вам нужен?

— Я хочу исповедаться ему.

— Чего вы ждете от этого?

— Не знаю. Я чувствую к нему доверие, и мне кажется даже, что посылает меня к нему какой-то голос неба, какая-то высшая сила.

— А когда вы исповедуетесь ему, что тогда?

— Тогда я сделаю то, что он мне прикажет.