Дон Xуан.

         Вставай, Лаура, кончено.

         Лаура.

         Что там?

         Убит? Прекрасно! в комнате моей!

         Что делать мне теперь, повеса, дьявол?

         Куда я выброшу его?

         Дон Xуан.

         Быть может,

         Он жив еще.

         Лаура.

         Да! жив! гляди, проклятый,

         Ты прямо в сердце ткнул – небось, не мимо.

         И кровь нейдет из треугольной ранки,

         А уж не дышит – каково?

В следующей сцене дон-Хуан в монашеской рясе уже разговаривает с доньей-Анною. Она просит его соединить молитвы с ее молитвами.

         Мне, мне молиться с вами, донна-Анна!

         Я не достоин участи такой,

         Я не дерзну порочными устами

         Мольбу святую вашу повторять:

         Я только издали с благоговеньем

         Смотрю на вас, когда, склонившись тихо.

         Вы кудри черные на мрамор бледный

         Рассыплете – и мнится мне, что тайно

         Гробницу эту ангел посетил;

         В смущенном сердце я не обретаю

         Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно

         И думаю: счастлив, чей хладный мрамор

         Согрет ее дыханием небесным

         И окроплен любви ее слезами.

Что это – язык коварной лести или голос сердца? Мы думаем, и то и другое вместе. Отличие людей такого рода, как дон-Хуан, в том и состоит, что они умеют быть искренно страстными в самой лжи и непритворно холодными в самой страсти, когда это нужно. Дон-Хуан распоряжается своими чувствами, как полководец солдатами: не он у них, а они у него во власти и служат ему к достижению цели.

Донья-Анна изумлена странностию таких речей в устах монаха; но дон-Хуан идет далее и с изумительною дерзостью признается ей, что он не монах, но пока прикрывается вымышленным именем. Сцена эта ведена с непостижимым искусством. Донья-Анна гонит его прочь, а между тем хочет знать, кто же он и чего он требует.

         Смерти!

         О, пусть умру сейчас, у ваших ног.

         Пусть бедный прах мой здесь же похоронят,

         Не подле праха милого для вас,

         Не тут – не близко – дале где-нибудь,

         Там – у дверей – у самого порога,

         Чтоб камня моего могли коснуться

         Вы легкою ногой или одеждой,

         Когда сюда, на этот гордый гроб,

         Придете кудри наклонять и плакать…

Донья-Анна защищается все слабее и слабее; у ней вырывается кокетливый вопрос: «И любите давно уж вы меня?» Самолюбие ее затронуто – до сердца недалеко… Она назначила ему свидание у себя дома, завтра вечером…

Донья-Анна – так же истая испанка, как и Лаура, только в другом роде.