Петухи вдали пропели,

         Высь небесная темна,

         Закатилася луна.

         Одна.

         Подождем еще, сестрица.

         Другая.

         Нет, пора, пора, пора!

         Ожидает нас царица.

         Наша строгая сестра…

В последней сцене князь встречается с своею дочерью-русалкою, которая послана матерью уловить его… Как жаль, что эта пьеса не кончена! Хотя ее конец и понятен; князь должен погибнуть, увлеченный русалками на дно Днепра. Но какими бы фантастическими красками, какими бы дивными образами все это было сказано у Пушкина – и все это погибло для нас!

«Русалка» в особенности обнаруживает необыкновенную зрелость таланта Пушкина: великий талант только в эпоху полного своего развития может в фантастической сказке высказать столько общечеловеческого, действительного, реального, что, читая ее, думаешь читать совсем не сказку, а высокую трагедию.

Теперь мы приблизились к перлу созданий Пушкина, к богатейшему, роскошнейшему алмазу в его поэтическом венке… Для кого существует искусство как искусство, в его идеале, в его отвлеченной сущности, для того «Каменный гость» не может не казаться, без всякого сравнения, лучшим и высшим в художественном отношении созданием Пушкина.[19 - «Каменный гость», одно из любимых произведений Белинского. Трагедия написана Пушкиным осенью 1830 года в Болдине (напечатана в сборнике «Сто русских литераторов» А. Смирдина, 1839, т. I, № 1, с некоторыми неточностями).] Какая дивная гармония между идеею и формою, какой стих, прозрачный, мягкий и упругий, как волна, благозвучный, как музыка! какая кисть, широкая, смелая, как будто небрежная! какая антично-благородная простота стиля! какие роскошные картины волшебной страны, где ночь лимоном и лавром пахнет!.. Принимаясь перечитывать это чудное создание искусства, восклицаешь мысленно к поэту:

         Благословенный край, пленительный предел!

         Там лавры зыблются, там апельсины зреют…

         О, расскажи ж ты нам, как жены там умеют[20 - У Пушкина: «О, расскажи ж ты мне, как жены там умеют» и дальше не «ревнивой тетки», а «угрюмой тетки» (из послания «К вельможе», т. III, стр. 174). См. примеч. 352.]

         С любовью набожность умильно сочетать,

         Из-под мантильи знак условный подавать;

         Скажи, как падает письмо из-за решетки,

         Как златом усыплен надзор ревнивой тетки;

         Скажи, как в двадцать лет любовник, под окном.

         Трепещет и кипит, окутанный плащом…

Такая тема не может пользоваться популярностью. Ее можно или понять глубоко, или вовсе не понять. Для непонимающих она не имеет ровно никакой цены, для понимающих невозможно любить ее без страсти, без энтузиазма. Но первых много, последних мало, и потому она существует для немногих.

Герой ее – лицо мифическое, испанский Фауст.