Виссарион Белинский. Сочинения Зенеиды Р-вой
В России женщины мало пишут. Впрочем, этому нечего удивляться: в России и мужчины почти совсем не пишут. Смотря с этой точки зрения, вы увидите, что у нас женщины пишут именно не больше и не меньше того, сколько могут они писать. Звание писательницы пока еще контрабанда не у одних нас. Лживый взгляд на женщину осуждает ее на молчание. Этот взгляд, запрещающий женщине выходить из заколдованного круга простых светских отношений, не есть принадлежность собственно русского общества: он равно принадлежит и просвещенному Западу Европы. Правда, там, как и у нас, женщина давно уже приобрела право говорить печатно, – но как и о чем говорить? вот вопрос, подробное решение которого завело бы нас далеко-далеко… в самую Азию. Никакая пишущая женщина в Европе не избегнет пошлых намеков и названия синего чулка[1 - Выражение «синий чулок» возникло в Англии в конце XVIII века и особенно распространилось после того, как Байрон использовал его в своей сатире «The Blues» (1820) – «Синие». Белинский выделяет выражение курсивом, вероятно, потому, что в России к тому времени оно лишь начинало становиться известным.], каков бы ни был ее талант, равно всеми признанный. Никто там не оспоривает у женщины права высказываться печатно и возможности быть одаренною даже великим творческим талантом; никого не оскорбляет и не соблазняет зрелище пишущей женщины; но в то же время едва ли кто упустит случай, говоря о пишущей женщине, посмеяться над ограниченностию женского ума, более будто бы приноровленного для кухни, детской, шитья и вязанья, чем для мысли и творчества. Это уже такая привычка у мужчин: если они давно перестали бить женщин, то еще не отстали от привычки грозить им кулаком или дразнить языком, в ознаменование права своей силы. Привычка – вторая натура, и потому отстать от нее трудно. Для женщины-писательницы – это первое, и притом еще самое меньшее зло. Хуже всего, что она осуждена общественным мнением на самые невинные литературные занятия, именно – вечно повторять старые обветшалые истины, которым не верят даже и дети, но которые тем не менее считаются почтенными. Нельзя употребить большего насилия над женщиною, нельзя оказать ей большего презрения! Конечно, ей не воспрещается законом быть оригинальною и глубокою в своих мыслях, могущественною и великою в творчестве, – по крайней мере настолько, насколько не воспрещается это законом мужчине; но если закон оставит женщину в покое, тогда против нее действует общественное мнение. Тысячеглавое чудовище объявляет ее безнравственною и беспутною, грязнит ее благороднейшие чувства, чистейшие помыслы и стремления, возвышеннейшие мысли, – грязнит их грязью своих комментариев; объявляет ее безобразною кометою, чудовищным явлением, самовольно вырвавшимся из сферы своего пола, из круга своих обязанностей, чтоб упоить свои разнузданные страсти и наслаждаться шумною и позорною известностью. Не правда ли, что это возмутительно несправедливо?.. А вот вам и смешное: то же самое общество не читает женщин, пишущих в духе его же собственной морали, и обходит их самым презрительным невниманием, потому что оно само не верит своей морали и смеется над нею. Впрочем, оно противоречит таким образом самому себе не в отношении к одним только женщинам. Возьмем, например, современное французское общество. Представители его – набитые золотом мешки, приобретатели, люди поклоняющиеся золотому тельцу. Кого читает это общество? – писателей в духе чуждой ему морали. Это общество недавно восхищалось двумя романами Эжена Сю «Mathilde»[1 - «Матильда» (фр.). – Ред.] и «Mysteres de Paris»[2 - «Парижские тайны» (фр.). – Ред.], а эти романы не что иное, как страшный донос на это общество[2 - Роману «Матильда» (1841, русский пер. 1846) посвящена рецензия Белинского 1847 г. |
