Генерал очень много о вас заботился, и все мы очень, очень желаем вас видеть, по мне, хоть и без денег.

Для ускорения высылки первого транспорта, советую вам пригрозить им известием, что если мы достигнем до Зенгана, не встретя денег, то при дальнейшем движении вперед не можем оставить позади себя шаткое народонаселение, неуверенное, кому оно принадлежать будет, и тогда… объявлено будет навсегда принадлежащим – России.

Мы напрасно вперед не пошли прежде. Я это знаю, но причин найдется много. – Правление здешнее удивительно как мало приспособлено к местным соображениям. По какой это желтой или зеленой книге состроено? Один человек, распорядительный и глупый, при нем несколько писцов и рассыльных чиновников гораздо бы лучше соответствовали цели.

Генерал тоже не совсем доволен. Насчет должных поборов он решил, чтобы более не взимать их, а только натурою для продовольствия и пр.

Эристов получил Александровскую ленту.

Великий князь Константин Николаевич назначен шефом Грузинского гренадерского полка.

7-й Карабинерский переименован Эриванским. Вот вам все наши новости. Прощайте, любезный и почтенный друг.

Весь ваш А. Гр.

Паскевичу И. Ф., 16 марта 1828

С.-Петербург. 16 марта 1828 г.

A mon Comte, deux mots. Мой благодетель. Поздравляю вас и себя. Все, что вы для меня желали, сбылось в полной мере. Я получил от Нессельроде уведомление, что государю угодно меня пожаловать 4000 черв., Анною с бриллиантами и чином статского советника. – А вы!!! – Граф Эриванский и с миллионом. Конечно, вы честь принесли началу нынешнего царствования. Но воля ваша, награда необыкновенная. Это отзывается Рымникским и тем временем, когда всякий русский подвиг умели выставить в настоящем блеске. Нынче нет Державина лиры, но дух Екатерины царит над столицею севера. Надеюсь, что черные мысли навсегда от вас отступят. Государь благоволит вам, как только можно, право, в разговоре с ним я забыл расстояние, которое отделяет повелителя седьмой части нашей планеты от дипломатического курьера; он с семейным участием об вас расспрашивал. Государыня тоже. Вот добра! Чудо! О Сашеньке, об вашей жене, и об вас так милостиво и так подробно разведывала, что сердце радовалось. Великий князь тоже, вчера я представлялся его высочеству и представьте мое удивление, он так же об вас говорит, как бы я отзывался, знает вас насквозь, дорожит вами много, долго обо всем любопытствовал и несколько раз повторял: «J'espère qu'Iv. Fed. ne doute pas de mon attachement et comme nous l'aimons tous sincèrement». Скажите Осипу Федоровичу, что если он хочет перейти совершенно в дипломаты, без военного мундира, то место его готово, иначе какого рода он только желает получить назначение, ему не откажут. Его высочество изволил к вам писать об этом и обещал мне показать, что именно. Вы знаете, что одна эстафета перехвачена под Екатериноградом. Очень может быть, что и письмо это там же в воду кануло. Всего не упишешь; при первом случае не забуду ни одной запятой, ни полслова из моей поездки и прибытия сюда. А теперь голова кругом идет, я сделался важен, ваше сиятельство вдали, а я обращаюсь в атмосфере всяких великолепий.

Как Александр Христофорович мне об вас говорил, о вашей кампании, о вашем мире, о славе, о делах ваших; ей-богу, как патриот и как истинный ваш ценитель. И заметьте, что все ваши отношения с его братом ему совершенно известны, и холодность и причины. Воля ваша, Иван Федорович, а вы с Бенкендорфами будьте хороши, тем более, что вы точно их любите, да бог знает как все умели сделать навыворот с Константином Христофоровичем, который благороднейший рыцарь в свете. Вам известно, как я к этому человеку привязан. Судите мое положение, мы с ним ужинали в карантине. Что ж, я от него узнал, будто вы публично радовались его отъезду.