Армянский епископ Нерсес, прибывший из Эчмиадзина, говорил мне много насчет переселенцев 8000 семейств армян, которые пришли из-за Аракса, чтобы поселиться в наших провинциях; вследствие этого Марага, Салмаст и Урмия почти обезлюдели, что для Аббас-Мирзы, согласно финансовому вычислению персов, составляет потерю в 100 000 туманов ежегодного дохода, или 4 курура капитала; это его чрезвычайно огорчило.

Гассан-хан, брат бывшего Эриванского сардара, и Мехмед-Эминхан – пасынок шаха, оба содержащиеся в качестве пленников в Тифлисе, навестили меня там, в числе многих других.

От них я узнал, что договор, судя по письмам, недавно ими полученным, был уже ратифицирован шахом и что посланный Аббас-Мирзы должен был в скором времени передать его для обмена в штаб-квартиру графа Эриванского.

Я послал срочно донесение его превосходительству, советуя ему задержать у себя посланца-перса до тех пор, когда я смогу прибыть в его ставку, в Карс, доступ куда стал опасным вследствие заразной болезни, занесенной туда пленными турками; неизвестность, в которой я находился относительно вопросов, возбуждаемых вами в настоящее время с персиянами, не дала мне возможности долго задержаться в Тифлисе.

Я скоро, вслед за своей депешей, отозвался к главнокомандующему. Прибыв в Гумри, я нашел, что всякие сообщения с ним на Карс были прерваны, что он должен был двинуться на Ахалкалаки, и я немедленно присоединился к маленькому отряду из 600 человек, который туда направлялся и с которым я и прибыл туда, уже после того, как эта местность была взята штурмом.

Я действительно нашел у главнокомандующего мирзу Джавара, подателя персидской ратификации Туркменчайского договора, который немедленно будет обменен на ратификацию нашего двора.

Через этого возвращающегося посла я извещаю Аббас-Мирзу и Абул-Гассан-хана о моем скором приезде в Персию.

Тон Мирзы Джавара самый покорный на свете, уже нет в этих людях прежней уверенности самомнения; он проявляет наибольшую покорность всему, что требуют от его повелителя. Миссия имеет своей задачей, помимо обмена ратификациями, рассмотрение некоторых вопросов местного интереса, касающихся вознаграждения персидских подданных, бывших собственниками в Ереване.

Господин Фелькерзам – адъютант главнокомандующего, которому было поручено преподнести Аббас-Мирзе портрет и письмо его величества императора, – вернулся из Тегерана; он говорил мне, что его принимали всюду в Персии с самым большим почетом и принц окружил большой пышностью его приезд ко двору; этим он хотел показать окружающим и самому народу, что он был польщен выражениями благосклонности, которыми его величество – наш милостивый государь – изволил его удостоить. Шах решительно отказал разным посланцам-туркам в своем сотрудничестве в делах, которые им предстоит распутать с нами. Весь его Совет совершенно согласен с его мнением. Аббас-Мирза идет еще дальше: он искренно желает перенести войну в Багдад, если ему гарантируют владение им в будущем и еще, помимо этого, если шах представит ему для этого средства.

Господин Амбургер добавляет в своей последней депеше, что принц очень огорчен, что его величество государь не согласился его принять тотчас же, что он горит желанием броситься к ногам его величества, пусть даже это будет в русском лагере, что он чувствовал бы себя очень польщенным, если б император приблизил его к своей особе, окруженный воинственной пышностью, среди тех блестящих побед, которые его величество государь одерживает в настоящее время над турками.

Если я осмелюсь изложить свое мнение вашему сиятельству, я ничему этому не верю, этот принц, еще так мало утвердившийся в своем правлении, очень озабочен тем, чтоб снова завоевать у своего отца и своей нации то доверие, которое было сильно подорвано его неудачами; такой дальний путь ему в настоящую минуту очень трудно предпринять.

Я полагаю, что эти проявления являются только выставлением напоказ преданности нашему августейшему повелителю, разве только в случае, если люди и обстоятельства совершенно изменились в Персии со времени последней войны.