— Георгий Владимирович, не путайте меня в это дело, — попросила она. — Я не имею к нему никакого отношения. У меня своих проблем хватает.

— Как-то спокойно ты говоришь об Егорычеве. Помнится, в день похорон ты реагировала более нервно. Почему?

— Потому что в день похорон! Неужели непонятно?

— И все-таки, — гнул свое Мартынов. — Из-за чего мог застрелиться молодой человек в двадцать пять лет? Красавец, любимец красивых женщин. Да еще в тот момент, когда к нему наконец-то пришла удача. Ты знала, что у него купили две картины?

— Конечно, знала. Как я могла не знать?

— Помоги мне понять. Ты лучше знаешь современную молодежь. Ты и есть современная молодежь. В мое время в двадцать пять лет стрелялись из-за несчастной любви. Да и то очень редко. Сейчас, как просветил меня один следователь, чаще из-за наркотиков. Но Егорычев не кололся.

— Иногда кололся, — возразила Ольга. — Ловил кайф от винта.

— Насколько я знаю, от винта не бывает такой ломки, что впору хоть в петлю. И в крови Егорычева наркотиков не обнаружено.

— Георгий Владимирович, вы действительно ничего не понимаете в современной молодежи. Я вам скажу, почему может застрелиться человек в двадцать пять лет. И никакие удачи его не остановят.

— Ну-ну, почему?

— Если узнает, что у него СПИД!..»

Глава четырнадцатая. ПО ВНОВЬ ОТКРЫВШИМСЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ

На главы о конкурсе и о посещении Мартыновым галереи Гельмана Паша Акимов взял неделю. Леонтьев ему не звонил — пусть спокойно работает. Но через неделю Акимов не появился. Не было его и на следующий день. Телефон не отвечал. Это было странно. Тамара, магаданская библиотекарша, гражданская жена Акимова, всегда была дома и брала трубку даже тогда, когда Паша, погруженный в творческий процесс, к телефону не подходил. Леонтьев решил сходить к нему, заодно прогуляться, подышать свежим воздухом — от бесчисленного количества сигарет пересохло в горле. Он уже был в плаще и искал в прихожей ключи от дома, которых никогда не оказывалось на месте, когда раздался телефонный звонок. Звонила Тамара:

— Валерий Николаевич, с Пашей беда.

— Что случилось?

— Его зверски избили. Сломали нос, ребра, сотрясение мозга. Такой ужас, я чуть с ума не сошла!

— Кто избил?

— Не знаю. Какие-то двое.

— Когда?

— Вчера вечером. Увезли на «скорой». Сейчас в районе, в центральной больнице. В травматологии. Врачи говорят: бывает и хуже. Что хуже, что хуже?! Хуже — это когда убьют!

— Он в сознании?

— Да, пришел в себя.

— К нему пускают?

— Пускают.

— Еду.

— Я буду ждать у центрального входа. Чтобы вам не искать…

Еще прошлый раз, когда ездили в морг на вскрытие неизвестного, в котором Паша «опознал» Незванского, Леонтьев обратил внимание на внушительность больничного комплекса. Но по-настоящему его размеры оценил только сейчас, поспешая за Тамарой по бесконечным переходам, которыми соединялись корпуса, по длинным мрачным коридорам без признаков жизни. Одних только травматологий было три. «1-я травматология», «2-я травматология», «3-я травматология» — такие надписи белели на спинках кресел-каталок, которые грудились у лифтов, как такси в ожидании пассажиров.

— Часов в девять вечера в калитку позвонили, Паша пошел открывать, — на ходу рассказывала Тамара.