— Что ты с собой сделала? — спросил я. — Я же видел тебя только три дня назад во Франции, и вдруг ты так отощала.

— Я не отощала, — засмеялась она. — Это во Франции я раздулась от обжорства и от того, что слишком много пила. И вот, вернувшись, я надела пояс для похудения. Он буквально творит чудеса — я скинула девять фунтов. Тебе нравится?

— У нас есть время потрахаться? — поинтересовался я.

Она рассмеялась.

— После праздника, — сказала она. — А теперь отправляйся к себе в ванную, и пусть над тобой поработают парикмахер и маникюрша.

Большой зал, расположенный на втором этаже “Бистро”, весь сверкал серебром и ослепительной белизной Даже цветы посыпали серебряными блестками. На карточках, указывавших место каждого гостя за столами, было серебряное тиснение, белые и серебряные ленты украшали потолок. Выходя из столовой, вы оказывались в просторном баре, где на расположенном за стойкой зеркале было написано серебряными буквами:

СЕРЕБРЯНЫЙ ЮБИЛЕЙ

ДЖО КРАУН

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ В СПИСКЕ БЕСТСЕЛЛЕРОВ

Джин, занимавшийся моими связями с обществом, улыбнулся мне.

— Это будет лучший из ваших приемов. Будут играть оркестр и рок-группа. После обеда — шоу с дюжиной девочек, которых мы специально выписали из “Казино де Пари” в Лас-Вегасе. И у нас самый лучший список гостей во всем городе. Начиная с кино — и телезвезд и кончая политиками и великосветскими львами. Сотня приглашенных. Мне даже удалось втиснуть два столика для представителей средств массовой информации. Этот прием будет освещен везде — в газетах, по радио и по телевидению. Мы с Лаурой чуть головы себе не сломали, раскладывая карточки на нужные столики.

Рассмеявшись, я обнял его.

— Ты даже не поздороваешься?

Взглянув на меня, он тоже засмеялся.

— Вы отлично выглядите. Что вы с собой сделали?

Я улыбнулся.

— Грим, — ответил я. — Но ты совершенно прав. Лучше ничего и быть не может.

Три четверти отведенного на обед времени я только и делал, что оглядывался вокруг. Джин не лгал мне — здесь были все. И мой голос охрип и почти сел от всех приветствий, которыми я обменивался с гостями, и от интервью, которые мне пришлось давать. Я уже начал уставать — долгий день давал о себе знать.

Я видел, как на другом конце зала Курт Никлас что-то шепчет на ухо Джину, потом Джин направился ко мне. Наклонившись ко мне поближе, он рассказал, понизив голос.

— Курт сказал мне, что там, внизу — очень странный пожилой негр. Говорит, он ваш старый друг Курт еще сказал, что на старике безукоризненный смокинг, а на его перстнях и запонках самые крупные бриллианты, какие только можно себе представить. Он говорит, он с Ямайки или что-то вроде этого.

— Джамайка? — заинтересованно переспросил я.

Джин кивнул.

— Веди его сюда, — распорядился я.

— С ним ужасающая чернокожая цыпочка, — заметил Джин.

— Веди сюда их обоих и скажи официанту, чтобы принес сюда еще два стула и поставил их рядом с моим, — заявил я.

— Кто это? — спросила Лаура, когда Джин отошел.

— Один мой очень старый друг, — ответил я — Не помню, говорил ли я тебе о нем.

Официанты накрывали на столики десерт и кофе, когда Джин подвел Джамайку и девушку к моему столу Я вскочил. Мы обнялись. Я вгляделся в его лицо. Странно, но в нем ничего не изменилось — не появилось ни одной морщины. Только целая копна курчавых иссиня-черных волос стала абсолютно белой.