— Черт! — вырвалось у него, и он посмотрел на мать.

Она уже плакала.

— Перестань, мама, — сказал он. — Все-таки это еще не конец света.

— Один-А, — сказала она, — они хотят, чтобы в течение трех недель ты пришел в Главный центральный пункт для прохождения медицинской комиссии.

— Это еще ничего не значит, — возразил он. — Я — один-А уже больше года. Кроме того, в газетах пишут, что только сорок процентов призывников проходят комиссию. Я могу не пройти.

— Тебе для этого должно очень повезти, — шмыгая носом, сказала она.

Он засмеялся.

— Я уверен, что мы сможем что-то сделать. Папа — очень близкий друг Эйба Старка. И есть еще кое-кто, с кем мы могли бы поговорить. — Он не хотел говорить при ней, что папа в прекрасных отношениях с ребятами из Браунсвилля. Она и сама это знала, но никогда не упоминала об этом. Она даже не хотела допустить, что ее муж занимается не только своим птичьим рынком на Питкин-авеню, но еще и берет деньги под проценты.

— На призывные пункты никто не может повлиять, — сказала она — У тебя действительно должно быть что-то не в порядке.

— Может быть, они обнаружат у меня триппер.

Она посмотрела на него.

— У тебя он в самом деле есть? — Она не знала, нужно ли ей обрадоваться или рассердиться.

— Нет, — сказал он.

— Что произошло с твоей работой в “Дейли ньюс”? — спросила она. — Газетчиков не призывают. Ты не должен был уходить оттуда.

— Я оттуда не уходил, — сказал он, — я тысячу раз тебе говорил, что они меня выставили. Они не хотят, чтобы у них работал кто-нибудь разряда один-А, потому что не могут зависеть от неопределенной ситуации: может быть, человек будет работать у них постоянно, а может быть, и нет.

— Эта твоя девушка, она же там пишет. Она могла бы как-нибудь помочь тебе.

Он промолчал. Он никак не мог сказать ей, что его выставили именно из-за того, что он трахал Китти. Он зажег окурок, выпустил дым, потом поднес чашку с кофе к губам.

— По крайней мере, тебе не нужно беспокоиться о Стивене, мама, — сказал он. — Его не будут трогать еще четыре года.

— Тебя бы тоже не трогали, — сказала она, — если бы ты тогда устроился в магазин к дяде Иззи.

— Тогда еще не было войны, — ответил он. — Кроме того, ты же знаешь, что я не могу заниматься такой работой. Я писатель.

— Ты должен был пойти в Городской колледж, — сказала она. — Может быть, ты получил бы отсрочку.

— Может быть, — ответил он. — Но я не сдал вступительные экзамены.

— Вся беда в том, что ты никогда ни к чему не относился серьезно, — сказала она, — только шатался с разными шлюшками.

— Продолжай, мама, — сказал он. — Теперь ты скажешь, что я должен был жениться.

— Для отсрочки, — сказала мать. — Я бы не жаловалась, даже если бы ты женился на одной из этих шлюх.

— И что бы я выиграл в таком случае?

— Три-А, — сказала она, — а если бы был ребенок, может, и больше.

Он покачал головой.

— Поздно сокрушаться.. Я уже не сделал ни одной из этих вещей, так что давай о них забудем.

Она посмотрела на него, и у нее снова потекли слезы.

— Я говорила с твоим отцом. Он хочет, чтобы ты зашел к нему на работу и побеседовал с ним.