Тогда мальчик сказал щенку:

— Ай-и! Кипмик — Маленький песик — мы хорошо поохотились — ты и я. Пусть так будет всегда, ведь ты, должно быть, один из Помогающих Духов.

Вечером того же дня Ангутна рассказал о своей охоте в отцовской палатке. Мужчины постарше улыбались, слушая его рассказ, и согласились, что маленький песец действительно может быть добрым знаком, посланным мальчику. А щенок, привязанный к одному из шестов палатки, лежал, свернувшись в маленький серый клубочек, прижав к голове уши и зажмурив глаза, всем сердечком надеясь, что это только страшный сон, а когда он проснется, снова найдет утешение у теплых сосков матери.

Так песец появился в жилище человека. Почти все дни Ангутна проводил с Кипмиком, который вскоре позабыл свои страхи — ведь натуре песцов свойственна живейшая любознательность и страх не живет в их душе долго.

Пока щенок был еще слишком мал и мог невзначай угодить в пасть охотящихся поблизости от становища собак, ночью его держали на привязи, но днем песец и мальчик совершали целые путешествия по ближним и дальним окрестностям, исследуя мир. Щенок тогда либо трусил впереди мальчика по волнистым равнинам и холмам, либо, распластавшись неподвижно, лежал на носу каяка, когда Ангутна вел свою узенькую лодочку по блестящим зеркалам озер.

Мальчик и песец жили одной жизнью, и мысли их сливались в одно целое. Связь между ними усиливала вера Ангутны в то, что это был не просто песец, а воплощение Помогающего Духа, пожелавшего жить вместе с ним. А Кипмик — может быть, и он видел в мальчике своего духа-хранителя?

Первый снег в том году лег в конце сентября, и вскоре Кипмик сбросил свой темно-серый щенячий мех и накинул снежно-белую мантию взрослого песца. Теперь длинный мех его был мягким, почти как пух, а на белой мордочке, обрамленной пушистым воротником, ярко чернели блестящие глаза и пятнышко носа.

Его хвост был одинаковой длины с телом и ничуть не тоньше. По сравнению с рыжей лисой, живущей в лесах, он был маленьким, но вдвое ловчее, а смелость его просто не имела границ.

За вторую прожитую вместе с песцом зиму и Ангутна перестал быть мальчиком. Ему исполнилось пятнадцать лет, но по силам и уму он вполне мог считаться взрослым. Когда ночи стали такими длинными, что почти незаметно сменяли друг друга, отец Ангутны переговорил с отцом молоденькой девушки по имени Эпитна. Девушка перешла жить в иглу семьи Ангутны, а юноша, ставший теперь мужчиной, взял ее в жены.

Зимой жизнь в тундре текла совсем неторопливо, потому что олени уходили далеко на юг, и в стойбищах люди питались жиром и мясом, заготовленными на большой охоте осенью. Но с прилетом снежников  весна и олени возвращались на равнины вблизи озера Обжора, и стойбища пробуждались к новой полнокровной жизни.

Весной первого года после женитьбы Ангутна отправлялся на оленью охоту уже как настоящий охотник. Песец уходил вместе с ним. По рыхлому весеннему снегу они добирались до ущелья, где стремящиеся на север олени проходили меж высоких каменных стен. Ангутна прятался в одной из расселин, а песец взбегал на самую вершину скалистого гребня, откуда он мог обозревать окрестности и издали видеть темные пятна приближавшихся к засаде оленьих стад. На подходе к ущелью старая важенка во главе стада внимательно осматривалась и замечала маленькую белую фигурку наверху. Кипмик коротко лаял, приветствуя Тукту, и стадо без страха двигалось вперед, — ведь если в голосе песца не звучала тревога, значит, опасности не было. Но приветственный лай Кипмика предназначался для ушей Ангутны, который тут же закладывал стрелу, натягивал тетиву и застывал наготове.

Той весной Ангутна хорошо поохотился, и поэтому вечерами, когда все танцевали под звуки бубна, о нем складывали песни. Песец также не был забыт, и в некоторых песнях юношу и песца называли Соединенные — так нашло их это имя.