3 сентября (1686), на день памяти священномученика Анфима, епископа Никомидийского, и с ним мучеников Феофила дьякона, Дорофея, Мардония, Мигдония, Петра, Индиса, Горгония и иже с ними, патриарх ходил в Богоявленский монастырь, что за Ветошным рядом, для досмотру, где строить школу для учения ученикам греческому книжному писанию. А из того монастыря ходил на свой патриарший домовый Житный двор, что за Земляным городом подле Новинского монастыря для досмотру Житниц.

Учеников в это время было греческого писанию 66 человек, словенского книжного писания 166 человек.

— Князь Василий Васильевич, к твоему превосходительству полковник Иван Перекрест снова пришел.

— Рацею новую приготовил ли?

— Сказывают, заново переписал, а уж складно ли получилася, тебе, князь, судить.

— Что это — через тебя, Виниус, передать мне решил?

— Нет, как можно. Ответу остался в приемной ждать. С сыновьями обоими.

— Глуп, хохол, куда как глуп. Ко двору московскому из Малороссии тащиться, а рацею сочинил для государей Иоанна Алексеевича да Петра Алексеевича, будто государыни-правительницы и в помине нет. Вот теперь и ломай голову, как дело исправить. Не могу же в таком виде государыне доложить.

— Тогда уж ждать полковнику разрешения своих дел не придется. Разгневается государыня, не иначе разгневается.

— Ну, вот теперь другое дело: и рацея складная, и одной государыне посвящена. Так-то оно лучше будет. Только вот что, Виниус, я думаю, не издать ли нам эту рацею, а еще лучше к гравированному портрету приложить, как в европейских государствах то делается.

— Найдется ли у нас гравер такой, ваше превосходительство? Сноровка тут иная, чем у наших, нужна. А так, казалось бы, чего лучше. И государыне приятность сделать…

— И на всю Европу о царствовании ее объявить. Вот что важно, Виниус. Ну-ка, зови сюда полковника. Потолкуем, чем нам помочь сможет. От такой службы и он внакладе не останется.

— Здравствуй, полковник, здравствуй! Порадовать тебя хочу. И рацея твоя хороша, и читать ты ее перед самой государыней нашей станешь.

— Господи! Радость-то какая! Честь! Не знаю, князь, как тебя и благодарить. Сам-то я что, главное — чтобы ее величество свое благосклонное внимание на сынков моих обратила. Им жить, им и державе Московской служить.

— Обратит, сдается мне, что обратит. Да и я прослежу.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Слов не нахожу…

— А ты и не ищи, полковник, никаких слов, лучше о деле поговорим. Сможешь ли ты к своим виршам портрет государыни в Малороссии заказать? У вас там в Киеве, сколько известно мне, великие мастера гравирования живут, не так ли? А мы бы тут рацею твою напечатали да и стали к портретам прилагать.

— В Киеве мастера беспременно найдутся, тут и думать нечего.

— Есть, тебе кого доверенного туда послать?

— Зачем же кого посылать, князь? Раз дело такой важности, лучше сам в Киев съезжу, за всем присмотрю, а то и мастера в Москву привезу. Не решить мне, какой портрет делать лучше.

— Это ты, Перекрест, верно рассудил. Мастеру лучше здесь под рукой все время оставаться. А для начала тебе скажу: портретов должно быть два. На одном персоны государыни с обоими братцами, а на другом одна государыня в полном царском облачении со скипетром и державой, в царском венце и, так полагаю, чтоб за спиной ее Кремль был виден — ворота Спасские и Иван Великий.