Немцы узнали, что он более десяти лет возглавлял экстремистскую группу русских социал-демократов, так называемых большевиков, и что он держит её железной хваткой и готовит к будущей революции; что с русскими социал-демократами умеренной ориентации, меньшевиками, он находится в непримиримой длительной вражде. Но прежде всего — и теперь это становится интересным, — что он с самого начала совершенно жестко и бескомпромиссно выступил против патриотического Единого фронта, в который вошли меньшевики и даже некоторые из его собственных последователей при начале войны, и что он был безусловно за «поражение царизма» в текущей войне.

Кескюла перевел статьи Ленина, и их прочитали в немецких министерствах, качая в недоумении головой, но с большим вниманием. У этого человека были неслыханные идеи, и он излагал их с определенной дикой логикой и невероятной деловитостью: речь шла о том, чтобы повсюду противопоставить народы их правительствам, привести их к тому, чтобы они повернули оружие против них, а мировую войну следовало превратить в мировую гражданскую войну.

И у этого человека действительно есть влияние в России? Действительно существует партия, которая более или менее следует за ним? Это интересно; следует это взять на заметку, этот человек может стать полезным. Ленин был открыт.

Уже вскоре после начала войны германское руководство рейха приняло решение «революционизировать» Россию. При этом прежде всего имелись в виду инородцы российской империи — поляки, финны, балтийские народы, — которых хотели подстрекнуть к тому, чтобы перетащить их из сферы влияния России в германскую. Но при этом вспомнили и о том, что Россия сама менее чем за десять лет до этого пережила революцию, что царская империя в течение года сотрясалась до самых основ. Из этого должно же еще что-то остаться… Ковырялись, так сказать, в золе, ища искры. Что при этом в конце концов действительно нашли, так это Ленина и его большевиков.

В сентябре 1915 года немецкое министерство иностранных дел определило с несомненностью: если стремиться революционизировать Россию, перевернуть вверх дном Россию изнутри, то тогда большевики были тем рычагом, который следовало применить. Все прочие экс-революционеры стали теперь, точно так же как и немецкие социал-демократы, военными патриотами. Некоторые все же хотели свергнуть царя, но по той причине, что он плохо вёл войну. В этом для Германии естественно нечего было искать. Только большевики были абсолютно против войны, готовы и во время войны сделать революцию, да — как там этот Ленин писал? — превратить войну в войну гражданскую. Таким образом, единственно только их можно было использовать как союзников, если они действительно смогут чего-то добиться, что выглядело сомнительным.

Ну что же, хорошо. Если было намерение революционизировать царскую империю, то тогда конечно для этого требовался союз с экстремистской фракцией русских революционеров, с большевиками. Но что еще требовало объяснения, это само намерение. Оно ни в коем случае не вытекало логически и как само собой разумеющееся из одной только военной ситуации между Германией и Россией. В 1914 году это было еще чем-то неслыханным.

Насколько неслыханно — каждому станет ясно, когда представить себе, что, к примеру, царская Россия играла бы с Германией в такую же игру, как Германия с ней — то есть после 1914 года искала бы союза с немецкой революцией. Ведь и в Германии были радикальные, революционно-пораженческие левые, у Германии был свой Либкнехт, как у России её Ленин.