– Ты расклеился? – спросила она так серьезно, что Эрик невольно улыбнулся.

Он со вздохом закрыл лицо ладонями и позволил им сползти: кончики пальцев мягко давили на веки и щеки. Потом он снова взглянул на Нелли.

Она выпрямилась и внимательно посмотрела на Эрика. Глубокая морщинка обозначилась между тонкими бровями.

– Ладно, слушай, – начал Эрик. – Я знаю, что допустил ошибку, но во время одного из последних моих разговоров с Роки он утверждал, что на вечер убийства у него было алиби. А я не захотел, чтобы его освободили только из-за того, что он подкупил свидетеля.

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила Нелли.

– Что я не дал хода той информации.

– Прекрати.

– Его могли освободить…

– Черт возьми, ты не имел права этого делать, – перебила она.

– Знаю. Но он был виновен, и он убил бы еще кого-нибудь.

– Не наше дело это решать, мы психологи, а не полицейские, не судьи…

Нелли взволнованно прошлась по кабинету, остановилась и покачала головой.

– Вот че-орт, – выдохнула она. – Какой же ты дурак, это же…

– Я понимаю, ты злишься.

– Это верно. В смысле – ты понимаешь, что, если эта история всплывет, ты потеряешь работу.

– Я знаю, что допустил ошибку, это меня гнетет, но до сих пор я верил, что остановил убийцу.

– Проклятье, – буркнула Нелли.

Эрик взглянул на визитную карточку, лежавшую на столе, и стал набирать номер комиссара.

– Что ты делаешь? – спросила Нелли.

– Я должен рассказать об алиби Роки, про руку и ухо, и…

– Расскажи, – согласилась Нелли. – Но что, если ты оказался прав? Что, если алиби – фальшивка? Тогда нет никаких параллелей.

– Наплевать.

– И поразмысли над тем, чем ты будешь заниматься остаток жизни. С медициной придется завязать, ты потеряешь доход, может, попадешь под суд. Скандал, газетные писаки…

– Я сам виноват.

– Лучше узнай сначала насчет алиби. Если оно действительно существует, я сама на тебя заявлю.

– Спасибо, – усмехнулся он.

– Я серьезно, – сказала Нелли.

В запертом несгораемом шкафу Эрик держал документы, относящиеся к проведенным в Уганде годам, к крупному исследовательскому проекту Каролинского института и встречам с пациентами в психиатрической клинике. Все письменные материалы содержались в амбарных книгах и историях болезни. Записи всех встреч были переведены на восемь внешних жестких дисков.

С гулко бьющимся сердцем Эрик отпер один из шкафов и перенесся в год, когда судьба Роки Чюрклунда пересеклась с его судьбой.

Эрик вытащил черную картонную папку и быстро прошел в кабинет. Включил свет, взглянул в черное окно, развязал шнурок и положил раскрытую папку на стол перед собой.

Это было девять лет назад, в совсем другой жизни. Беньямин ходил в начальную школу, Симоне писала диссертацию по искусствоведению, а сам он только-только открыл совместно с доцентом Стеном В. Якобссоном Центр кризисных и травматических состояний.

Сейчас Эрик уже не помнил последовательности событий, приведших его к участию в группе судебно-психиатрической экспертизы. Вообще-то к тому времени он решил никогда больше не браться за подобные дела, но его коллега Нина Блум обратилась за помощью, поскольку обстоятельства оказались из ряда вон выходящими.

Эрик вспомнил, как сидел в тот вечер в своем новом кабинете, читая присланные прокурором материалы. Мужчину, которому предстояло пройти обследование, звали Роки Чюрклунд, он служил пастором в приходе Салем.