– Мы не ссоримся, мадам. Я требую должного уважения к суду, собравшемуся для того, чтобы определить, как покойный встретил свою смерть, уважения, которого – что бы об этом ни говорилось в различных источниках, – он окинул взглядом репортеров, – я твердо намерен добиваться. Итак, мисс Дейн?

– Это касается сэра Джона Фарнли, – серьезно произнесла Маделин, – и того, был он или не был сэром Джоном Фарнли. Я могу объяснить, почему он так хотел принять истца и его адвоката, и почему он не выгнал их из дома; и почему он так настаивал на снятии отпечатков пальцев – ах, да многое, что может вам помочь установить причину его смерти!

– Мисс Дейн, если вы просто хотите высказать свое мнение о том, был ли покойный сэром Джоном Фарнли, боюсь, что я должен вас информировать…

– Нет, нет, нет! Я не знаю, был ли он Джоном Фарнли! Но самое ужасное, что он сам этого не знал!

Глава 15

По оживлению в тускло освещенном сарае стало ясно, что произошла, может быть, главная сенсация дня, даже если никто не понимал, в чем дело. Следователь откашлялся и стал крутить головой, как встревоженная марионетка.

– Мисс Дейн, это не судебный процесс, это дознание, поэтому я могу позволить вам высказаться, но лишь при условии, что это как-то нам поможет. Не будете ли вы любезны объяснить, что вы имеете в виду?

Маделин сделала глубокий вдох:

– Да, если вы позволите мне объяснить, вы увидите, как это важно, мистер Уайтхаус. Мне трудно говорить при всех, как он пришел рассказать мне об этом. Но он должен был с кем-то поделиться. Леди Фарнли он слишком любил, чтобы довериться ей. Это была только его проблема, и иногда она волновала его настолько сильно, что все, наверное, замечали, какой нездоровый у него бывал вид. А мне, полагаю, открыться было безопасно, – она отчасти озорно, отчасти пренебрежительно наморщила лоб, – вот так это и произошло.

– Так-так! Что же произошло, мисс Дейн?

– Все свидетели рассказывали о встрече позавчера вечером, о разговорах, которые велись там, и о снятии отпечатков пальцев, – продолжила Маделин с пафосом, которого, вероятно, сама не замечала. – Меня там не было, но мне обо всем рассказал друг, который был там. Так вот, самое большое впечатление на него произвела абсолютная уверенность обоих претендентов – даже на процедуре снятия отпечатков пальцев, да и после нее. Он сказал, что бедняга Джон – простите, Джон Фарнли – единственный раз улыбнулся и почувствовал облегчение, когда истец рассказывал об ужасной истории на «Титанике» и о том, как его ударили моряцким молотком.

– Да, ну и что же?

– Эту историю сэр Джон рассказал мне много месяцев назад. После крушения «Титаника» он очнулся в госпитале в Нью-Йорке. Но он не знал, что это Нью-Йорк, и ничего не помнил о «Титанике». Он не знал, где он, как попал туда и даже кто он такой! У него была сильная контузия от нескольких ударов по голове, нанесенных случайно или умышленно во время крушения судна, в результате которой возникла амнезия. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Отлично, мисс Дейн. Продолжайте.

– Ему сказали, что по одежде и бумагам его опознали как Джона Фарнли. У его постели в госпитале стоял человек, который заявил, что он кузен его матери, – о, я, может быть, говорю сбивчиво, но вы понимаете, что я хочу сказать. Он успокоил мальчика и велел больше спать и скорее поправляться. Но вы же знаете, каковы дети в этом возрасте. Он был очень испуган и не на шутку встревожен. Ведь он ничего о себе не знал! И что хуже всего, он, как все мальчики-подростки, не осмелился кому-либо признаться в потере памяти из страха, что его, может быть, сочтут сумасшедшим. Вдруг он что-то натворил; его могут посадить в тюрьму. Так ему казалось.