– Идите наряды свои посмотрите, – отпустила их Толкун-Баба. – Нынче матери ваши прислали.

Так вот зачем Толкун-Баба на днях отправляла двух чернавок к Кариславе и к Семьюшке – матери Дорогочи, в Богушину весь!

Забрав у двери короба, девушки отошли с ними к своим укладкам и принялись разбирать. Сорочки с вышивкой, красные девичьи плахты с белыми полосами, красные очелья с простыми серебряными колечками, низки дорогих стеклянных бусин – желтых, зеленых, синих. Тканые узорные пояса, тоже красные, как полагается невестам. Привыкшие ходить в белой одежде с тонкими черными поясками, девушки только вздыхали от восторга, перебирая и рассматривая это все. Дорогоче предстояло надеть красную вздевалку, что хранилась в святилище на Хотимировой горе. Наряд Яры был скромнее: одежда девы для гуляний, где главным украшением станет венок и травяной плетень на пояс. И колечек на очелье у нее было всего по одному с каждой стороны, а не по три, как у Дорогочи.

Непонятно, думала Яра, расправив очелье и рассматривая белую вышивку на красной шерсти. Ей надо выбирать жениха – будущего князя, а Даждьбожий огонь зажигать пойдет Дорогоча… Яра никогда не стремилась быть на виду и сейчас не чувствовала себя задетой, лишь недоумевала. Но Толкун-Баба знает лучше. Всю жизнь Яра привыкала без рассуждений принимать волю старших и готова была сделать шаг, не зная, что дальше. Когда придет время, ей откроют все нужное. До сих пор ведь так всегда и было.

Ожидаемый чудесный жених ей рисовался очень смутно – тот же образ, что возникал, когда она слушала сказания про удалых молодцев. Он, конечно, красоты несказанной… Вот только Яра, выросши в Невидье среди женщин, плохо знала, какой эта красота должна быть.

Вдруг Яра засмеялась, сообразив: да ведь она и будет той Зарей-Зареницей, за которой все те «светлые князья» пришли из-за тридевяти земель!

Но… узнают ли они ее? И не в том ли хитрость Толкун-Бабы, чтобы испытать догадливость отроков?

– Что ты веселишься? – Дорогоча ревниво покосилась на нее.

– Полезем с тобой на дуб! – Яра весело толкнула ее локтем. – Пусть-ка эти удальцы нас оттуда снимут!

* * *

Утром, пока одевались, к Бересту подошел Далята.

– Слышь… Я помню, видел у тебя сорочку хорошую…

– Ну? – Берест сразу понял, о какой сорочке товарищ говорит, и нахмурился.

О той, которую ему сшила в Плеснеске Летава, внучка бабы Бегляны, и вручила вместе с «счастьем-долей», когда Коловеева дружина покидала землю бужан. Сорочка была очень красивая: беленого льна, с красивой вышивкой красной нитью вокруг шеи, вдоль разреза на груди, по краям рукавов и подолу. Искусная работа, и вид нарядный. У Бреста сердце щемило при виде нее – когда-то мать однажды разбила укладку и он приметил там очень похожую сорочку. Для свадьбы ему приготовила, да не судьба оказалась… Нарочно он ее никому не показывал, Далята как-то сам увидел в пожитках. Вся их жизнь бродячая проходила будто на ладони друг у друга, тут иголки не утаишь.

– Слышь… – Далята пребывал в смущении, совершенно ему не свойственном. – Ты сам-то не носишь… одолжил бы ты мне ее, а? Для игрищ? А то стыдно: вроде решили за меня княжью дочку сватать, а одет я, как холоп последний.

За полгода Коловеевы отроки пообносились, и нарядных дорогих вещей, кроме добычи из Перезванца, ни у кого не осталось. Сорочки свои они стирали в реках, и те приобретали грязно-серый цвет.

– У тебя сукман есть, – напомнил Берест.