– Теперь иди! – Светлая женщина показала ей на тропку между камнями. – Там он, сокол твой.

Еще раз поклонившись, Младина прошла между источниками, стараясь держаться точно посередине. На миг показалось, что камни сдвинулись, стиснули ее, так что прорываться вперед пришлось с усилием; невидимая тяжесть так сжала голову, что Младина хотела закричать от боли и страха, но смогла выдавить лишь невнятный писк. Гибельный ужас пронзил все существо, возник порыв повернуть назад, но неодолимая сила выдавливала ее вперед – в неведомое, где метались переливы света и тьмы, раздавались крики. Ее обступили тени умирающих и рождающихся, в ушах вспыхнули тысячи звуков – хрип, свист трудного дыхания, вопли рожаниц, стоны смертельно раненных, плач новорожденных младенцев… Но все заглушил плеск воды, а потом шум стих.

Втягивая воздух с чувством открытия, будто в первый раз, Младина огляделась. Она стояла на лугу, но теперь это был летний луг – зеленый, свежий, теплый, пестреющий множеством особенно крупных и ярких цветов. Бабочки порхали над ним так густо, что это напоминало особенно пышные и живые хлопья снега. Ярко светило солнце, но лучи его падали не сверху, а углом, как на рассвете или закате. Она взглянула вперед: вдали виднелась полукруглая гора, а на ее вершине сидело само солнце. Померещился над горой ствол исполинского дерева, уходящий в недоступную взгляду высь, но тут же исчез. Луч протянулся по лугу до самых ее ног, будто тропа. И она пошла по тропе, скинув полушубок и оставив на траве – было слишком жарко.

Шла она медленно, однако гора приближалась довольно быстро. Вскоре Младина уже могла разобрать, что на вершине стоит большой дом и это он испускает сияние, будто выстроен из чистого золота. Тропа поднималась к его двери. Казалось бы, чем ближе подходишь, тем сильнее должен жечь глаза ослепительный свет, но тот, против того, слабел, позволяя рассмотреть все в подробностях. Дом был чудо как хорош: крепкий, удивительно просторный, коньки на крыше были вырезаны с таким искусством, что выглядели лучше живых.

Подойдя к двери, Младина переложила корчажку на веревочке в левую руку и постучала. Голос изнутри пригласил ее войти, и она толкнула дверь.

В доме все было из блестящего дерева, цвета светлого меда на солнце. Покрывала на лавки, стол и укладки были из шелка разных оттенков красного, с разноцветными узорами, вся утварь блестела начищенным серебром, медью, бронзой. А у оконца сидела за прялкой девушка невыразимой красоты. Но Младина не удивилась – она хорошо знала это лицо, хотя и никогда не видела его наяву. Однако не приходилось ждать, что хозяйка узнает ее – уж слишком она переменилась за те тридцать-сорок лет, которые прибавил ей темный лес.

– Здравствуй, бабушка! – с некоторым удивлением воскликнула хозяйка при виде гостьи, однако встала, оставив белейшую, будто с летних облаков собранную кудель. – Видно, долго ты шла, притомилась. Садись, отдохни!

Младина поблагодарила, села на лавку, озираясь и невольно вспоминая тлен и запустение «домиков мертвых», через которые прошла, чтобы достигнуть этого солнечного великолепия.