– Все у тебя хорошо, а кое-чего не хватает, – сказала она, взяв в руку чашу. – К этой бы чаше еще блюдо такое же, серебряное да узорчатое. Вот, посмотри, какое у меня есть!

И она достала из короба подарок первой старухи.

– Ах! – Лада в восторге уставилась на блюдо: даже здесь оно не потеряло своей прелести и сияло, будто полная луна. – Точно такое я у моего батюшки просила! Ничего бы я за такую красоту не пожалела!

– Хочешь, поменяемся? Слышала я, что есть у тебя жених, сокол ясный, красоты несказанной. Позволь мне повидаться с ним, а я тебе за это блюдо отдам.

– Зачем тебе моего жениха видеть? – Лада засмеялась. – Он молодец, а ты старуха, он тебе во внуки годится!

– А ты не видела, что еще у меня есть. – Младина вынула из короба золотое веретено. – Ты кудель облачную прядешь, а веретенце-то самое простое, такое у всякой девки есть. Посмотри – шерсть небесных барашков только таким прясть, что из солнечного луча выковано. Само вертится, да еще песенки поет.

– О! – выдохнула Лада и даже руками всплеснула от восторга. – Именно такое мне мой батюшка обещал, да все ему недосуг!

– Будет у тебя такое веретенце, если позволишь мне твоего жениха повидать.

Лада призадумалась, даже закусила палец, глядя в сторону, на лице ее отразилась борьба.

– Я бы… Может быть… Да нельзя с ним видеться никому. Спит он, и сон его тревожить еще не срок.

– Я его не потревожу. Зато есть у меня еще одно диво, и такого уж точно нигде на всем свете нет. – Младина вынула из платка золотую иглу, и та вспыхнула пламенной искрой. – Вот игла, сама шьет, сама вышивает, а ты ей только прикажи, все сделает.

– Точно такую мне батюшка обещал сковать! – Лада прямо застонала, и Младина подавила усмешку. – Уж как я просила, просила…

– А тут и просить не надо: позволь мне к твоему жениху пройти, и все три дива твои будут. – Младина провела рукой над выложенными в ряд на столе сокровищами, и они засияли еще ярче, будто призывали взять их.

– Ну, хорошо… – с колебанием все же произнесла наконец Лада. – Только ненадолго. Пойдем.

Она отворила дверь в глубине. Младина прошла и увидела такой же сияющий покой, но с лежанкой. На ней кто-то был. Медленными шагами она приблизилась; можно было подумать, что она боится потревожить спящего, но на самом деле она боялась разочарования. В ее памяти сохранились смутные воспоминания, как она уже много раз обманывалась, тянулась к счастью, но вместо ясная сокола находила серых зайцев.

Но теперь ошибки быть не могло. Именно это лицо грезилось ей долгие-долгие дни… месяцы… годы. Неужели она опоздала? Неужели слишком постарела, растратила силу на очищение мира от всего отжившего, а теперь бессилие клонит ее вниз, будто колос к земле, и она напрасно протягивает к Перуну слабеющие руки? Ему пришла пора проснуться, а ей? Уйти? Именно сейчас, когда он наконец откроет свои светлые очи и озарит небосклон первой вспышкой небесного пламени, ей пора удалиться во тьму? Не на нее падет его первый взор, еще сонный, но уже полный жизни и предвкушения всех ее радостей.