Хью бросил пристальный взгляд на своего старого друга — разморенного жарой и казавшегося тугодумом, — но уж Берингар-то знал, каков он на самом деле. Видя, что Кадфаэль молчит, он заговорил первым:

— Старший из них — рыцарь, это сразу видно. И он нездоров. В прошлом ему, несомненно, довелось участвовать в сражениях, я заметил рубцы от старых ран. А ты обратил внимание, что он ходит так, будто боится задеть левый бок? Очевидно, одна из ран так и не зажила. А что до молодого… Я вполне могу его понять — он очарован своим старшим товарищем и преклоняется перед ним. По-моему, им обоим очень повезло! Один приобрел достойного покровителя, а другой — преданного и заботливого помощника. Верно я говорю? — улыбаясь, с шутливым вызовом спросил Хью.

— Но ведь ты пока не сообразил, кто таков этот брат Хумилис, — отозвался Кадфаэль, — всего он тебе не рассказал. Да, повоевал он немало, он сам это признал, да и ты смог о том догадаться. На тонзуре у него виден шрам, и я тебе точно скажу, что это след от сарацинской сабли. Рана-то была не смертельная, зажила, но рубец на всю жизнь остался. На вид ему лет сорок пять, и родом он из Сэлтона. Этот манор прежде принадлежал епископу Честерскому, впоследствии он преподнес эти земли в дар церкви Святого Чэда, что здесь неподалеку. Однако храм не удержал это поместье, и много лет назад Сэлтон перешел во владение знатной семьи Мареско. Сейчас эту землю арендует один местный фермер.

Монах бросил на Хью взгляд из-под кустистых бровей цвета опавшей листвы и продолжал:

— Итак, брат Хумилис — урожденный Мареско. А я слышал только об одном Мареско, примерно того же возраста, побывавшем в Крестовом походе. Это было лет шестнадцать или семнадцать тому назад. Я тогда только недавно принял постриг, память о прошлом была еще свежа, и я любил слушать рассказы о тех, кто отправился в Святую Землю. Так вот, некий Годфрид Мареско, как мне помнится, повел с собой в поход три дюжины воинов из своих земель. Он прославился своей доблестью и отвагой.

— Ты думаешь, это он? Этот несчастный калека?

— А почему тебя это удивляет? Доблестные мужи так же уязвимы, как и все прочие. И даже более, ибо они идут в бой впереди, а не прячутся за спинами товарищей. А об этом рыцаре говорили, что он всегда сражался в первых рядах. Я думаю, приор Роберт пороется в хрониках Сэлтона и без труда установит настоящее имя Хумилиса. Роберт знает родословную каждого лорда в этом графстве. Стало быть, брату Хумилису не надо ничего делать, чтобы оправдать свое пребывание в стенах обители, — как славный представитель знатного рода он сам по себе составит славу нашего аббатства.

— Тем более, — усмехнулся Хью, — что он и делать-то ничего не может, ему остается лишь дожидаться кончины и навеки упокоиться в монастырской земле. Ты во всяком случае лучше меня разбираешься в смертельных недугах. Ты же видишь, что этот человек уже одной ногой в могиле. Не скажу, что он вот-вот умрет, но очевидно, что конец его близок.

— Точно так же, как твой или мой, — отрезал Кадфаэль. — А скоро он преставится или нет — того нам знать не дано. Это уж как Бог положит. А до той поры каждый день важен, и последний не меньше, чем первый.

— Будь по-твоему! — с благодушной улыбкой отозвался Хью. — Сдается мне, тебе не придется долго дожидаться, прежде чем он попадет в твои руки. А что скажешь о немом парнишке?

— Да пока ничего! Попробуй разберись, что это за человек, если говорить он не может, да и держится в тени. Ладно, дай время, и мы узнаем его получше.

— Он выстаивает каждую службу и трудится, не жалея сил, в часы, отведенные для работы, — сказал Кадфаэлю попечитель лазарета, брат Эдмунд, глядя вслед новоприбывшему брату, который брел к повечерию по освещенному ласковым вечерним солнцем монастырскому двору.