Стараясь быть незамеченным, Гент покинул лагерь и взобрался на скалы. Он начинал обдумывать план, достаточно громадный и смелый, чтобы наполнить жизнь сотен людей, подобных ему. С ним снова были веревка и шест; на этот раз он взял столько драгоценных камней самого лучшего качества, сколько вместилось в потайной карман сумки, и, обогнув озеро, направился к восточным долинам.

Теперь мы остановимся на эпизоде, предшествовавшем появлению Гента в караване Стэнли.

Высокий негр, обвешанный голубыми, белыми и красными бусами, стоял между четырех дикарей свирепого вида, вооруженных луками и дротиками. У его ног лежал распоротый тюк. Это был носильщик пятого каравана Стэнли, решивший, что лучше бежать с тюком, столь соблазнительным, чем таскать его изо дня в день за несколько метров ситца. Убежав в лес, носильщик на свою беду воспылал жаждой немедленного счастья: обвешав себя фунтами десятью бус и не довольствуясь этим, он развесил вокруг на ветках цветные сверкающие гирлянды замечательных украшений, танцуя, распевая во все горло песни о самом себе, таком хитром и удачливом. К его несчастью, эти вопли, а также заметное сверкание сквозь листву пестрого стекла привлекли внимание туземных разбойников, имеющих обыкновение следовать поодаль за караванами. Объявив носильщика на основании его странных манипуляций колдуном, разбойники решили его повесить. Колдуны, надо сказать, чрезвычайно многочисленны в Африке, и их деспотическая власть над жизнью, имуществом и судьбой своих соплеменников служит для последних источником постоянных мучений. Поэтому бродяги не без злорадства готовились исполнить замысел. Веревка уже легла на шею носильщика, как вблизи затрещали выстрелы, пули щелкнули по ближайшим деревьям, и бандиты бежали, оставив жертву с ее бусами и страхом во власти белого человека, показавшегося из чащи с ружьем в руках. Это был Гент, случайно наткнувшийся на сцену, быть безучастным свидетелем которой не отвечало его характеру.

Спасенный неистово обнимал ноги белого человека, и наконец способность связной речи вернулась к нему. Гент узнал, к какому каравану принадлежит пагасис, кто им командует и какого старого музунгу отправился искать Стэнли. Пристыдив негра, лившего слезы раскаяния, Гент взял его с собой и, сделав два быстрых перехода, догнал Стэнли. Надежда отыскать Ливингстона была для Гента в духе его плана, решительным толчком к действию; до сих пор считая вместе с другими знаменитого путешественника давно погибшим, он теперь стал надеяться на успех своих поисков, узнав, что на это надеется также и ряд лиц, организовавших экспедицию. Ливингстон был такой человек, какой мог стать душой всего, затеянного Гентом. Однако последний скрыл от Стэнли свой замысел, рассчитывая обнаружить его впоследствии, если бы нашел, что характер путешественника лишен зависти. Он также уменьшил размеры найденного сокровища до пределов благоразумного вероятия во избежание опасного недоверия. Стэнли был убежден, что Гент хочет передать Ливингстону значительный капитал ради дальнейших открытий и путешествий, но не подозревал более ничего.

Между тем, если бы психическая природа наша позволяла читать мысли, Стэнли не преминул бы, прочтя кое-что в уме Гента, отдать должное скромности этого человека, приютившегося незаметно в тени горы, мысленно воздвигаемой им. Будущее покажет, насколько прочно оказалось это сооружение. Но что бы то ни было — истинно великое творится только в нашей душе, остальное — результат сил, имеющих часто противоречивое направление.