Во всей этой истории Смолин абсолютно ничем не рисковал. Золотишко ему и так должны были вскоре вернуть, все до единой монетки; старый закон о кладах давным-давно отменен, теперь единоличным собственником является владелец земли или дома, и сдавать клад государству более не предписывается.

    Татарин, ручаться можно, об изделиях Фаберже ни словечком не упомянет. И потому, что по свойственному человеку оптимизму до последнего будет надеяться, что каким-то чудом все же сумеет до сокровищ добраться. И потому, что прекрасно понимает: даже если правдочка о яйцах каким-то чудом всплывет на свет божий, их юридически полноправным владельцем по тому же закону будет опять-таки Смолин В. Я. Ну а если учесть, что старина Татарин действительно жутко накосячил, есть обоснованные подозрения, что за решеткой он не заживется, в самом скором времени помрет неведомо почему, если уже не помер…

    Единственная заноза во всей этой истории - провинциальный интеллигент, крыса музейная, сиречь Николай Петрович Евтеев, одержимый алчностью кладоискатель… и, следует признать, человек отнюдь не провинциального интеллекта…

    Крепок оказался скромный труженик музейного фронта. Кто б мог подумать. А на вид - соплей перешибешь… Короче говоря, когда примчался вызванный звонком Инги милицейский наряд, оказалось, что музейщик не холодным жмуриком лежит, а проявляет слабые признаки жизни. Как выражался кто-то из героев «Трех мушкетеров» - у вашего приятеля душа гвоздями прибита к телу. Ну, «Скорая», конечно, реанимация… В настоящий момент Евтеев в себя еще не пришел, на окружающее не реагировал, но и помирать отказывался категорически, врачи твердили, что есть надежда…

    А впрочем… Колюнчик тоже не так глуп, чтобы хоть словечком заикаться о яйцах. Наверняка промолчит, обуреваемый той же бешеной надеждой. И будет молчать, пока считает, что у него есть дохленький, но шанс когда-нибудь до сокровища добраться. Вообще-то против него по заявлению Смолина с Ингой возбуждено, ясен пень, уголовное дело, но статьи безусловно не те, что у Татарина, дохленькие статьишки, если рассудить. Ну, имел огнестрельное оружие. Ну, пугал им Смолина. Чуть оклемавшись, будет ныть о «сильном душевном волнении» и прочих состояниях аффекта. Репутация законопослушного гражданина крайне интеллигентной профессии, знакомые и сослуживцы сочувствовать будут скромному научному сотруднику, у которого однажды сорвало башню, ходатайствовать пойдут… В общем, как трезво прикидывал Смолин, у Колюнчика есть все шансы отделаться мелким условным сроком, благо он в некотором роде и сам потерпевший по другому делу, жертва родного братца-уркагана, который чуть нашего Колюнчика до смерти не зарезал…

    При таком раскладе, прикидывал Смолин, в будущем безусловно следует опасаться каких-то трений. Но будут они наверняка мелкими: оставшийся в одиночестве Евтеев Смолину, в общем, не опасен. Второго такого братца у него не сыщется, а та предивинская шпана шпаной и останется. Нет, не этим ему доставлять серьезные хлопоты, и не в Шантарске. Перемелется, точно…

    Главное, ни ногой отныне ни в Предивинск, ни в Куруман. Да и нужды нет: домишко законным образом продан-таки крутому риэлтору Ванятке (каковой, и к бабке не ходи, уже начал шарить по особнячку с ломом наперевес, ковыряя все места, где можно подозревать тайник - вдруг да еще осталось что-то?).

    Все вроде бы в ажуре. Евтеев остается занозой, но не особенно и страшной. К тому же полной определенности нет, он еще и помереть может запросто, что никак не повергнет Смолина в горькие рыдания. Золотишко отдадут не сегодня-завтра. Татарин точно не жилец. Все вроде бы благополучно утряслось.