– И не подумаю, Алекс. И не подумаю! Знаете, в такие моменты у меня тоже случается душевный подъем. Возникает ощущение, что именно сейчас, в данную минуту я живу. Не там, на берегу за бокалом пива или в постели с очередной девицей. Именно здесь! В водах, когда над головой поют паруса, а напротив сидит собеседник, которому можно доверить сокровенное, и он не найдет твои слова смешными или глупыми.

    Именно это жизнь, а все остальное – лишь тусклое прозябание. И любой человек должен стремиться, чтобы между рождением и смертью было как можно больше моментов, о которых потом можно будет сказать: «Я жил!» и как можно меньше всего остального.

    Они довольно долго молчали, слушая как ноют наполненные ветром паруса и шепчут волны. А потом Ральф осторожно предложил:

    – Может быть, выпьем еще вина, Алекс? По-моему это будет очень уместно!

    – Согласен! Сейчас! У меня припасена интересная бутылочка, думаю вы оцените!

    Александр вскочил и умчался в камору, к своим вещам. Он никому не позволял рыться в своих вещах.

    – Ну и ну, – проворчал оставшийся на прове Ральф Зимородок. – По-моему, я отправил за вином целого принца крови! Расскажи – не поверит никто.

    Ральф Зимородок, воды, лето года 864-го.

    Призванный порыв выдохся незадолго до рассвета, когда Ральф еще крепко спал. Вахтенный не стал тревожить штарха, справедливо решив, что до рассвета обойдется, а там проснется и каморный, и штарх, и господа наниматели, и все как-нибудь образуется. Огонек на пупе соседней сантоны ясно виднелся чуть позади и правее. Да вдобавок ближе к рассвету, когда небо посерело, а леванте начало еще и розоветь, подул легкий ветер, ближе к бакштагу и обе сантоны вновь обрели вполне приличный ход.

    Ральф проснулся вскоре после рассвета и, как это часто бывало после работы на пару с кассатом, ночью у него вызрела мысль, которую стоило додумать и обсудить. Лучше всего с Чапой. Ну и с альбионцами, конечно.

    Вопреки ожиданиям капитан Фример оказался вовсе не склонен нежиться в постели – к моменту когда Ральф выбрался на палубу дядя Александра уже успел встать и даже побриться, вследствие чего был свеж и благодушен. Оглядев горизонт в раскладную подзорную трубу и напевая под нос нечто бравурное, он уселся поблизости от тимони и принялся наблюдать.

    Вскоре появился и Чапа, душераздирающе зевнул, принял вахту и отпустил сменившихся отдыхать. Подвахтенные матросы затеяли чинить сменные паруса; солдаты опять принялись резаться в кости, Исмаэль Джуда, умело справляясь с легкой качкой, записывал что-то в небольшую походную тетрадь.

    – Доброго утра, господин Фример! Привет, Чапа, – поздоровался Ральф, выходя из-за бизани.

    Фример благосклонно кивнул. Чапа тоже.

    – Господин Фример, нельзя ли еще разок взглянуть на вчерашнюю карту?

    – справился Ральф как можно учтивее. – У меня родилась одна мысль, смею надеяться – ценная.

    Альбионец нахмурился. Наверное, у него возникли какие-нибудь подозрения, но, в конце-концов, капитан с ними совладал.

    – Поглядеть-то можно… Только я бы предпочел пореже произносить слово «карта», – говорил Фример чуть ли не шепотом.