– Это лотос… – простонала Варвара Несторовна. – Я же вам говорила! Цветок – страшное предупреждение.

– Тем более стоит поскорее положить этому конец.

Всеслав был неумолим, и Неделиной ничего не оставалось, как пожелать ему доброго пути. Когда поезд тронулся, он позвонил Еве и предупредил, что вернется через пару дней.

Хорошо было вспоминать пыльную, суетливую Москву, стоя на высоком волжском берегу и слушая шорох дождя. Смирнов смотрел, как буксиры тащили вверх по реке неуклюжие баржи, теряясь в молочно-сером тумане, и как из сизых туч тянулись к воде шлейфы дождя.

Из порта он поехал в город – посмотреть на Успенский собор, на остатки здания бывшей полотняной фабрики Таланова. Ветер сбивал на мокрые тротуары листья берез. Не верилось, что эту землю топтали короткогривые, бешеные татарские кони, что не раз от жестоких набегов татар горела она. Деревеньки Сычуга тогда, наверное, еще не было. Хотя… кто знает?

До нынешней Сычуги Всеслав добирался на перекладных. Окруженная рыже-зелеными полями, деревня поразила его угрюмостью деревянных домов, мокнущих под дождем, разъезженной глинистой дорогой, сырыми заборами, огромными старыми березами с почерневшими стволами. По оврагам росли репейник, лебеда и крапива. Как в этом забытом богом месте родилась и выросла удивительная синеглазая красавица Варвара – трудно было себе представить.

– Где проживают Гольцовы? – спросил сыщик у двух встречных баб с усталыми лицами, в низко повязанных платках, в темных юбках и сапогах на босу ногу.

– Тебе каких Гольцовых-то? – спросила та, что пониже.

Смирнов задумался, как ответить. Данные, полученные им от покойного Неделина, были весьма скупы – девичья фамилия Варвары Несторовны да место рождения. И все. Невеста наотрез отказалась знакомить Ивана Даниловича со своей родней – даже слышать о ней не желала – и о себе ничего не рассказывала. Он сам полюбопытствовал, заглянул тайком в ее паспорт: выходило, что родом она из деревни Сычуга.

– Мне нужен Нестор Гольцов, – наконец сказал Всеслав. – Или его жена.

Бабы переглянулись.

– Нестор Потапыч, что ли? Дак… помер он. Годков пять как помер! А жена его, Прасковья Федоровна, того… малость не в своем уме.

– Тебя не про ум спрашивают, – одернула низенькую та, что повыше и подородней. – Неча языком зря трепать! Во-о-он их дом, Гольцовых-то, – показала она рукой. – У кривой березы.

Бабы зашагали дальше, а сыщику пришлось свернуть вправо. Он ступил в полную воды колею и выругался. Дом Гольцовых, окруженный некогда добротным, высоким забором, сейчас покосившимся, мрачно выглядывал из старого сада. Его крыша, темная от сырости, обветшала. Сразу видно – двор без хозяина.

Всеслав толкнул калитку, и та со скрипом открылась. Узкая дорожка вела к некрашеному крыльцу. Дверь в дом была приоткрыта. В просторных сенях пахло картошкой, рогожами.

– Эй, хозяйка! – крикнул Смирнов, осматриваясь.

Деревенское запущенное жилье наводило уныние.

Скрипнула дверь, и в сени из горницы вышла крепкая молодая девка, краснощекая, подпоясанная цветастым передником.

– Вам кого? – удивленно спросила она.

– Мне нужна Прасковья Федоровна Гольцова, – как можно приветливее сказал сыщик. – Могу я поговорить с ней?

– А вы кто?

– Я из Москвы, – ушел от ответа господин Смирнов.

– Деньги привезли! – обрадовалась девка. – А почему Авдотья сама не приехала? Она, часом, не захворала? Я тут с теткой Прасковьей замучилась совсем! Не в себе она, и с каждым днем ей все хуже и хуже.