Через очень короткий промежуток времени шар уже несся над кашалотом, даже начал уходить от него. Тогда животное изменило направление и поплыло вслед за шаром, по временам почти выпрыгивая всем своим уродливым могучим телом из воды, хлеща по волнам своим гигантским хвостом, разевая огромную пасть, словно оно собиралось проглотить не только корзину с тремя пассажирами, но и самый шар.

Уж не сочло ли это хищное чудовище шар за врага, уплывавшего от его преследований в небо, за огромного кита, к которому кашалот относится без пощады?

Само собой разумеется, непосредственной опасности для аэронавтов кашалот не представлял, покуда шар держался над морем. Но опустись шар в воду, очутись аэронавты там, внизу, — нет никакого сомнения, им пришлось бы считаться с кашалотом, так упорно их преследовавшим. Зверь этот — один из опаснейших в мире, и горе не только одинокому пловцу, хрупкой лодчонке, затерявшейся в беспредельном просторе океана, горе даже и маленькому парусному судну, привлекшему к себе внимание кашалота: одним ударом могучего хвоста кашалот может разбить в щепки порядочную барку. Одним толчком своего тупого рыла он может пустить ко дну деревянное судно водоизмещением в полтораста—двести тонн. Бывали случаи, когда кашалоты топили таким образом и суда в пять, даже шесть сотен тонн.

Кашалот все плыл и плыл за шаром, разевая огромную пасть, и, казалось, только и ждал того мгновения, когда шар коснется поверхности воды.

Аэронавтам надоело это преследование, да к тому же шар уже слишком опустился, волны океана рокотали совсем близко от днища корзины. Диего взял один за другим несколько мешков балласта и опорожнил их, выкинув содержимое прямо в пасть кашалота. Чудовищу это угощение пришлось мало по вкусу — оно заметалось во все стороны, вздымая огромные волны своим неуклюжим телом, и свирепо, бешено хлестало хвостом по поверхности воды.

Но наблюдать за ним пришлось не очень долго: освободившийся от балласта шар, словно возродившись и обретя силы, опять умчался в поднебесье и скрылся в слое тумана, плывшем на высоте около двух километров.

— Что случилось? — спросил Диего.

— Ого! Конь, кажется, хочет вырваться из упряжки! — отозвался Кардосо.

— По-видимому, мы попали в полосу сильной бури! — заметил Кальдерон.

Да, это было так. Еще там, у поверхности океана, дул свежий ветер, гнавший шар со скоростью до двадцати пяти километров в час. Здесь, на этой высоте, могучий поток воздуха подхватил его и помчал с безумной быстротой, и аэронавтам не было видно, куда его несет.

Быть может, к земле. Быть может, все дальше и дальше в глубь океана.»

Подъем, вызванный освобождением от балласта, однако, продолжался не слишком долго, и шар вновь начал опускаться, заметно теряя свои силы. Но скорость движения его не уменьшалась: буря по-прежнему гнала шар с невероятной быстротой.

Там, внизу, у ног аэронавтов, ревело и гудело море, сплошь покрытое могучими беснующимися, поющими свою победную песню валами. Здесь, в этом потоке мириадов частиц воздуха, полуобессилевший шар двигался скачками, прыжками, трясся, дрожал, корзина раскачивалась, будто готовая в любое мгновение оборваться и рухнуть вниз.

Ветер свистел в веревках шара и, нажимая на его поверхность, вдавливал тонкий шелк, словно сознательно задавшись целью раздавить, расплющить его, выдавить из него оставшийся газ.

— Земля!.. Земля!.. — закричал вдруг Кардосо, волосы которого развевались по ветру.

И остальные аэронавты увидели на горизонте голубоватое плоское облачко.

Да. Кардосо был прав… Ветер — или, правильнее сказать, ураган — гнал теперь шар к земле.