Желающих немного оказалось. Например, если пуд зерна на десятерых разделить, не так уж много в итоге получится, а от двух метров ситца так и вообще ничего не останется… Но Марина и Сашка на эту внеплановую стройку все-таки пришли. Они вообще за любую работу цеплялись. Сашка потому, что его мать слишком долго одна его детей на себе тащила и ослабела совсем, а Марина, потому что у нее мужа не было… Ей самой все приходилось делать.

Работали из последних сил… На пределе, можно сказать. Когда днем работы полно, к вечеру особенно не развернешься. На упрямстве одном и держались люди. День в такой надрывной работе прошел, три дня, неделя… Народу в лог все меньше приходило, а к выходным только трое и осталось: Сашка, Марина да сам председатель колхоза… Только ли много толку от одноногого? От него разве что только одни лозунги можно было услышать о неизбежной победе над фашистами и мудрости товарища Сталина. Впрочем, по деревне слух ходил, что уговорили мамаши председателя, чтобы он их с работы до последнего не отпускал. Мол, может быть, что и сложится у упрямцев…

Когда работу в последний день закончили, Сашка от усталости еле-еле на ногах стоял…. Марина — не лучше, а еще у нее от слабости слезы по щекам потекли. Шаг сделаешь, говори спасибо, что не упала.

Стемнело уже… Ложок — за селом, но, когда в село вошли светлее, не стало. У Сашки после контузии зрение-то не очень, а Марине слезы мешают. Короче говоря, один — полуслепой, а вторая — почти незрячая. Рядом они так и шли, чтобы с дороги не сбиться… Молча об этом договорились. Тут уже не до гордости, тут лишь бы до дома дойти.

Сашка зубы сжал и терпит… Молча, конечно. Последние силы бережет. Примерно так же и на фронте бывало: после марш-броска без передышки — в атаку. Командир орет, «Что разлеглись, сволочи?!», а у тебя за спиной пулемет, ленты, гранаты и двадцать пять километров по грязи. И чтобы доказать, что ты не сволочь — нужно встать. Потом немногочисленные пленные немцы говорили, что, если русские без «ура» в атаку идут — это плохой признак. Это значит, что русские смерти бояться перестали…

Вдруг Сашка замечает, что ему вроде бы в проулок повернуть нужно было, чтобы к своему дому идти, а он дальше за Маринкой идет. Приотстал чуть-чуть, но все равно идет. Кольнул Сашкино сердце мужская гордость. Остановился… Постоял немного и повернул к себе домой. Идет — почти ничего не видит… Ну, разве что чуть светится окошко слева, да грязь дорожная в лунном свете блещет. Остановился солдат — совсем ориентировку на местности потерял.

Вдруг слышит Сашка, сзади него кто-то идет. Оглянулся… А это Марина. Голову опустила и идет следом за ним. Остановился Сашка и подождал, пока Марина носом ему в плечо не упрется. Спала она… Или почти спала, потому что устала донельзя.

Постояли немного… Марина в себя пришла, оглянулась по сторонам, на Сашку посмотрела и пошла прочь. То есть в черную, непроглядную темноту. Сашка тоже идти решил, но шаг сделал — поскользнулся. Дождь недавно был, да и новый собирался, а потому такая тьма вокруг властвовала.

Встал Сашка… Пошел… Через десяток шагов на Марину наткнулся — та снова уснула. Понял Сашка, что потерял верный азимут после падения. Постоял он немного. Потом повернулся и в обратном направлении пошел. Марина — следом за ним, потому что, когда человек спит, он скорее другому поверит, а не себе самому. Как иногда шутил председатель, «у нас в колхозе, товарищи, не стадность, а оптимистический коллективизм».

А потом они уже вместе упали, потому что чуть ли не впритирку друг к другу шли.

Открыла женщина сонные глаза и спрашивает еле слышно:

— Что случилось?..

Сашка улыбнулся и говорит:

— Ничего.